— Испугалась я…
— Любишь, значит? — шепнул Яков.
Девушка вместо ответа громко рассмеялась и сказала:
— Смотри-ка, смотри!
Яков взглянул вниз. Офицер топал ногой, грозил кулаком и выкрикивал какие-то ругательства по адресу Якова, потом махнул рукой и быстро пошел к пристани парома. Яков тоже засмеялся.
— Я ему его Кронгиорда помянул. Бежал-то он мимо нас, когда его Апраксин отколотил. Помню, мне один швед рассказывал, пока их на паром сажали: «Так, — говорит, — били, и с боков, и спереди!» Ха-ха-ха! Вот он и обозлился.
— Смотри, в крепости пожалуется, — тревожно сказала Софья.
— А мне что? Я все равно уйду отсюда и их бить буду!
— А я? — девушка потупилась и смахнула с глаз слезы.
— А ты меня дождешься и повенчаемся. Вот что! — ответил Яков и, вдруг обняв Софью, прижал ее к себе.
Она прильнула к нему и прижала свои губы к его щеке.
— Как это вдруг все! — через минуту произнес Яков, смотря на Софью пьяными глазами, а она счастливо засмеялась.
— Яков, где ты? — послышался резкий голос, — иди помочь!
Софья быстро шмыгнула в калитку. Яков оглянулся и увидел бегущего к нему по улице здорового парня.
— Дядюшка зовет телегу грузить, без тебя рук мало, — сказал подбегая работник.
— Идем! — весело отозвался Яков и через минуту суетился подле амбара, вместе с отцом и двумя работниками укладывая сундуки и ящики на телегу.
Пряхов угрюмо следил за работой и вздыхая повторял:
— Антихристовы затеи. Нет ему, нехристю, упокоя!..
Пока Яков с отцом и работниками нагружали телеги, жена Пряхова торопилась с укладкой по дому. В низкой горнице, служащей для трапезы, она вынимала образа из громадного киота и, бережно завернув их в новые холстины, сдавала на руки двум девушкам.
А наверху в тесной светелке сидели Катя с Софьей и обменивались своими девичьими тайнами.
— Ведь ты не сердишься, — краснея, как вишня, сказала Софья, — что я твоего брата полюбила? Нет?
— Да что ты! Да Господь с тобою! — обнимая подругу, ответила Катя. — Я с тобою — что сестры, а теперь и впрямь породнимся.
— А сам? — упавшим голосом прошептала Софья.
— Тятя бы с охотою. Только вот Яша на войну хочет.
Софья закрыла лицо руками и заплакала.
— Бедная я, горемычная! И любовь моя со слезами и печалью! — жалобно заговорила она.
Катя горячо обняла ее и заговорила дрожащим голосом:
— Не плачь, Соня, не одна ты горемычная. И я тоже… Какое!.. Мне хуже твоего, горше…
Софья с удивлением взглянула на нее.
— Никому не говорила я до сих пор, а тут невмочь. Слушай! Помнишь, как я с матушкой в Ригу ездила летом?
Софья кивнула. Слезы ее высохли, и она, полураскрыв губы, жадно слушала свою подругу.