— Ах, как это забавно! — воскликнула Анна Петровна, однако граф грустно покачал головой и заметил:
— Это ужасно грустно!
— Почему грустно?
— Помилуйте! Мой спаситель живой, а числится мертвецом. У него было имущество — его отобрал брат, якобы по наследству; у него невеста, и ни один священник не венчает его. Наконец, он не может нигде жить! — и граф с жаром передал свою беседу с несчастным Брыковым.
На лице Анны Петровны выразилось сострадание.
— Бедный! — сказала она.
— Да! — подтвердил граф и окончил: — Я дал ему слово, что буду просить вас за него. Вы сумеете заступиться за него!
— Хорошо! Я скажу про него государю! Где он живет?
Граф приник к руке Лопухиной и потом подал ей записку с его адресом.
— Хорошо, — повторила она, пряча записку за корсаж, — жизнь за жизнь!
Граф благодарно взглянул на нее.
В маленький зал стали собираться гости. В этот день Анна Петровна устраивала вечеринку запросто. Приехала графиня Кутайсова с дочерью и с ними граф Зубов, приехали братья Орловы, графиня Растопчина, дочери Палена и Обрезкова, и скоро комната наполнилась блестящими гостями. Сам Лопухин, почтенный сенатор, повел гостей в свои апартаменты играть в бостон, многие дамы сели играть в лото, а молодежь, с Анной Петровной во главе, начала танцы.
Бал был в разгаре, когда приехал государь. Он не любил смущать веселье своей любимицы и, по установленному обычаю, тихо прошел через полуосвещенный коридор, спальню и будуар в крошечный кабинет Анны Петровны. Отсюда были видны зал и танцующие. Государь сел в глубокое кресло, раздвинул портьеру и стал смотреть на оживленные танцы.
Танцевали вальс. Под ритмичные звуки музыки пары проносились одна за другой, кружась, крепко прижавшись друг к другу. Оголенные плечи красавиц сверкали в воздухе. Государь видел разгоряченные лица, полуоткрытые уста, горячие взоры и… вдруг нахмурился и вздрогнул. Его взор устремился к Лопухиной. Она танцевала с молодым Рибопьером и, по-видимому, отдавалась танцу со всем увлечением. Что-то вакхическое было в ее лице, грудь дышала прерывисто. Ловкий Рибопьер обнял ее, и они кружились, что-то шепча друг другу.
«Мерзость!» — мелькнуло в уме государя, и ему вдруг стал омерзителен этот танец — вальс, как пляска вакханок, все движения показались ему полными вожделения и страсти; он с отвращением наморщился и обернулся.
В дверях недвижно стоял ординарец.
— Самого и Обрезкова! — тихо сказал государь, резко вставая со стула, и быстро пошел по коридору к дверям.
Весь красный, пыхтя от торопливого шага и волнения, к нему подбежал Лопухин и почтительно поцеловал его плечо.