— Когда же свадьба?
— Подождите немножко! — умоляюще произносила девушка и с холодом в сердце видела, как искажалось злобой его некрасивое лицо.
Дмитрий Брыков видел это упорство и весь дрожал от ярости и распаляемой страсти.
— Будет моей! — говорил он себе, уходя в свои комнаты, и злобно сжимал кулаки.
Трудно было сказать теперь, что руководило им в его злобном стремлении завладеть Машей: истинная любовь, безумная страсть или просто упрямое желание поставить на своем. Но иметь ее своей женой стало его неотвязной мыслью. Оставаясь наедине с собой, он иной раз вдруг вспыхивал страстью и говорил вслух, словно видел перед собою Машу и убеждал ее:
— Чего я для тебя не сделаю? Отпишу для тебя всю усадьбу и деревню с людьми; сам твоим слугой сделаюсь, буду лежать у порога твоей спальни и слушаться твоего голоса, как верный пес! Так любить никто не будет, да и нет такой любви! Поверь мне, иди за меня, Маша, сердце мое, золото мое, радость моя!
Иногда же он приходил в ярость, и тогда от его безумных речей сделалось бы страшно всякому, кто услыхал бы их:
— А, Марья Сергеевна, — шипел он ухмыляясь, — я не по вкусу вам? Вам братца надо? Ну, не обессудьте, каков есть! Рука у меня грубая. Ну, ну! У меня, Марья Сергеевна, арапник есть, мягкий, ласковый! Ха-ха! Как ухвачу я вас за ваши русые косы да ударю оземь, да стану им выглаживать! Жена моя милая, улыбнись, мое солнышко! О, сударушка, горошком вскочите! Ха-ха! Не бойся, Марья Сергеевна!.. В девках была, поглумилась, — теперь мой черед! Ноги мои целовать будешь, в землю кланяться!
Маша была бледна и худа от тоски и терзаний, но и Дмитрий изменился до неузнаваемости. Его лицо почернело и осунулось; глаза горели лихорадочным блеском и грубый, своевольный характер всякую минуту прорывался дикой выходкой. Дворовые дрожали, заслышав его шаги или голос Он не выходил из дома иначе, как с арапником, и горе было тому, кто хотя нечаянно раздражал его.
— На колени! — ревел Дмитрий и бил несчастного до изнеможения.
К Федуловым он уже не ходил.
— Твоя дочь придет ко мне женой моей, — грубо сказал он отцу, — а я женихом, чай, уж пороги отбил!
Федулов весь съежился.
— Недужится ей теперь, — забормотал он, — а как выправится через недельку-другую, так и за свадебку!
Однажды Дмитрий позвал его к себе и сказал:
— Ну, слушай, старик! Довольно нашутились мы, пора и за дело! Слушай! Ежели в следующий вторник — неделя срока — ты ее в церковь не привезешь на венчание, — собирай пожитки свои и вон! В двадцать четыре часа вон от меня! Понял?
Федулов побледнел и затрясся, но через мгновенье отправился. На его лице выразилась решимость.