Шереметев и Апраксин в своих блестящих мундирах сидели недвижные, важные, чувствуя, как гордой радостью наполняются их русские сердца.
Голицын встретил Петра и поднес ему ключи от крепости. Государь обнял Голицына.
— Благодарю, Михайла Михайлович! Без тебя не было бы сего радостного дня! Жалую тебя в полковники и отпишу тебе три деревни с людишками. Сам выбери! Жалую и всех солдат, и господ офицеров! Который достойнейший?
— Все, государь! — ответил Голицын.
— Так и быть должно! — радостно ответил Петр. — А ты что не радостен? — вдруг обратился он к Матусову, на которого упал его взгляд.
— У него брата убили, — ответил за Матусова Савелов.
— Брата? Как звать? Где был?
— Семен Матусов, полка Гулица, сержант. Был под Нарвою, — быстро ответил Савелов.
Петр кивнул и пошел дальше.
Ворота крепости были открыты настежь. Гремела музыка, и, заглушая ее, раздавались залпы пушек.
— Знатная была виктория! — с чувством торжества сказал Петр. — Теперь, Алексаша, устрой великое возлияние богу Бахусу. Где мне квартира?
— В комендантском доме.
— Фатеев, — сказал Петр, — ты у меня нынче за денщика. Пойдем писать письма. Алексаша! Готовь все к пиру!
Фатеев, охваченный радостью от неожиданной милости, трепетный пошел следом за государем. Савелов посмотрел ему вслед с нескрываемой завистью.
— Задаст он ему баню! — смеясь сказал Багреев. — Ведь у него работы сейчас выше маковки будет и вся наспех.
Матусов стоял с безучастным равнодушием ко всему. Он только что вчера похоронил своего брата. Савелову было жалко его до слез.
— Семен, — окликнул он его, — пойдем выпьем! Степана не вернуть, а мы за него этим кургузым шведам дадим памяти! Пойдем!
Матусов встрепенулся. Его глаза сверкнули, кулаки сжались.
— Пойдем! — сказал он отрывисто и прибавил: — Только для этого и жить буду!
Савелов увидел Якова и позвал его с собою.
— Иди и ты! Слышь, князь обещал тебя перед царем отличить!
Яков широко улыбнулся.
— У меня денег нет.
— Глупости! Иди!
Митька уже нашел полуобгорелый дом, занял его и открыл в нем торговлю. Его рябое, скуластое лицо все обратилось в сплошную улыбку, маленькие глазки светились радостью.
— Устроился? — окликнул его Савелов. — Ну, давай нам есть и пить!
— Мигом! Эй, Матрешка! Живо!
Матрешка вырвалась из объятий преображенца и подбежала к Савелову.
Попойка в кабачке стала разгораться. Матусов, под влиянием выпитого, клялся убить пятьдесят шведов и стучал кулачищем по столу.
Яков поддакивал ему и говорил:
— Теперь в Канцы придем, там я уже до Ливенталя доберусь!
— А кто Ливенталь? — спросил Савелов.
— А мой ворог. Меня он в Канцах повесить хотел, да я, вишь, не дался.