Ярко светило солнце утром четырнадцатого октября, и радостное оживление царило в русском лагере.
Фельдмаршал Шереметев с государем и со всем генералитетом собирались переехать в новую русскую крепость. Полки семеновский и Преображенский собирались туда же — занять казармы.
Суетился и Митька Безродный со своей Матрешкой, собирая свой кабак.
— Не до вас, — говорил он всем, заходившим к нему, — видите — занят! Приходите ужо в фортецию, там я торг начну, — и он поспешно таскал бочонки, кружки, фляжки в большую, просторную лодку.
В то же время у самой крепости происходила торжественная церемония. От огромной бреши в стене крепости до самого берега в два ряда стояли молодцы, русские воины, а впереди них князь Голицын и другие начальники. На Неве качались две огромные шаланды. Раздалась команда: «Смирно!» В то же время загремели барабаны, раздались фанфары, и из бреши вышел сначала комендант крепости, потом три знаменосца с распущенными знаменами, потом трубачи и барабанщики и, наконец, солдаты с тяжелыми фузеями. Они опустили знамена перед Голицыным и с музыкой направились к баркасам.
— В Канцы едут! — сказал один старый солдат.
— Голубчики, да их всего до полусотни! — с сожалением воскликнул Яков.
— И то слава Богу!
— Отчего это у них щеки такие вздутые? — спросил Яков.
— Дурень! — ответил старый солдат. — Это им по положению дано столько пуль унести, сколько в рот поместится.
— И бабы! И дети!
Действительно следом за отрядом из крепости вышли женщины и дети, за ними — несколько повозок с разным скарбом и, наконец, четыре пушки.
Комендант крепости, видимо торопясь оставить опозоренный пост, кричал и волновался, распоряжаясь посадкой на шаланды. Женщины тоже кричали, дети плакали, а музыка играла какой-то торжественный марш.
Наконец все уселись. Паруса надулись, причалы были отданы, и шаланды плавно двинулись по течению. Голицын махнул шарфом. Красной линией прошел огонь про стене взятой крепости, и раздался пушечный залп, за ним — другой, третий; но это не была уже убийственная канонада, а выражение торжества.
— Виват! — загремело в рядах солдат, и при этих кликах на главной цитадели крепости ветер рванул огромный флаг и на его поле, словно рея в воздухе, распростерся в воздухе русский орел.
— Виват! — грянуло перекатом и с другого берега, и оттуда отчалила царская лодка.
Царь, веселый и радостный, стоял на руле и оживленно произнес:
— Мы назовем эту фортецию не по-старому Орешком, а Ключом; пусть будет это Шлиссельбург. С ним вся Нева наша, а с нею и море! Виват! Ты, Алексаша, — обратился он к Меншикову, — будешь первым комендантом сей фортеции. Береги ее, как свой глаз!