— Гречаников, ты не видал ракет?
— Красных, товарищ лейтенант?
— Да, красного дыма. Условных.
— Не было их, товарищ лейтенант.
— А не прозевали мы?
— Да навроде все бойцы следят и за этим. Точно говорю?
— Ну-ну… Следите все в оба, чтоб не прозевать ракет.
— И немца тожа, — засмеялся Гречаников.
Ну, весельчак. В этакой-то ситуации. А впрочем, молодец. Не теряет присутствия духа. Так и надо.
А Гречаников Сергей не унимался:
— Рвануть бы в контратаку, товарищ лейтенант! Я бы себе шнапсика добыл!
— Ради шнапса в контратаку?
— Не, и оружием, боеприпасами можно бы разжиться… А вообще без градусов скучно! — И опять хохотнул.
А вот это уже перебор, ибо ничего весёлого тут нету. Пустой трёп.
И Трофименко, хмурясь, сказал:
— Отставить разговорчики про шнапс!
— Есть отставить! — ответил старшина уже без веселья и поглядел сперва на лейтенанта, затем в сторону немцев, а затем в сторону восточной оконечности леса, где должен был двигаться стрелковый полк.
А Трофименко посмотрел сперва в сторону лесного массива — ракет не видать, потом в сторону немцев. Отползают от пламени, кое-где сбивают его. Постреливают. Но вот на проселок, лавируя между подбитыми мотоциклами, вышла бронемашина, две другие запрыгали на неровностях поля. Это серьезней: пулей их не образумишь, только гранатой, а лучше — связкой гранат. Таким макаром он, Трофименко Иван, подбил танк на заставе. Бронемашина не танк, не так страшна. Но броневиков три штуки, с этим надо считаться.
— Гранаты к бою! — скомандовал Трофименко и подумал: «Правильно, метать связки надо из траншеи, высовываться на открытое место, чтобы встретить броневики на подступах к обороне, крайне рискованно: пулемётные и автоматные очереди буквально стригут воздух, будто почмокивает что-то. Запросто может срезать. А людей у меня — по пальцам пересчитать…»
Но за машинами, верткими, в разводах камуфляжа, поливающими перед собой пулемётной струёй, оказывается, бежали автоматчики, прижимаясь к броне. Трофименко крикнул:
— Внимание! Огнём отсекаем автоматчиков от бронемашин!
И пограничники с высоты ударили по кучкам, жавшимся к броневикам, особенно убойным был огонь пулемёта с фланга.
Феликс Гороховский из своего окопчика следил за броневиком как завороженный. Он почти машинально стрелял из трёхлинейки по гитлеровцам, жавшимся к машине, и не переставал твердить себе:
— Ты её прикончишь, Фелька! Ты прикончишь, никто другой!
Тонкокостный, нескладный, как подросток, перепачканный пылью, грязью, копотью, Гороховский выстрелил, подумал, что бормотать ни к чему, подвинул ближе к себе связку РГД. Прикосновение к рукоятке и корпусу ручных гранат, безопасных сейчас и смертельно опасных, если вставить запал и сдвинуть чеку, грохнет будь здоров, — привычное уже прикосновение предвещало в эту минуту что-то не изведанное ранее.