Стоял удивительный месяц май, какие выдаются лишь два-три раза в жизни, когда ослепительно светит солнце, когда все вокруг радует взор, а воздух напоен воспоминаниями о детстве. Мегрэ называл его месяцем благодати, ибо он напоминал комиссару и его первое причастие, и первую весну в Париже, когда все было еще для него внове, все полно чудес.
На улице, в автобусе, в своем кабинете ему доводилось застывать на месте под впечатлением от отдаленного звука, дуновения теплого ветерка, светлого пятна корсажа, переносивших его на двадцать, а может быть, тридцать лет назад.
Накануне, когда они собирались на обед к семейству Пардонов, жена вдруг спросила его, слегка покраснев:
— А не смешно ли я выгляжу в мои-то годы в этом цветастом платье?
В тот вечер их друзья Пардоны против обыкновения пригласили супругов Мегрэ не к себе домой, а в небольшой ресторан на бульваре Монпарнас, где они вчетвером обедали на террасе.
Мегрэ и его супруга молча обменялись заговорщическими взглядами, так как лет тридцать тому назад на этой самой террасе они впервые пообедали вдвоем.
— Есть у них баранье рагу?
Хозяева заведения переменились, но в меню по-прежнему было рагу из баранины, над столиками все так же криво висели лампы, по углам стояли растения в кадках и шавиньоль в графинах на столиках.
Всем было весело. За кофе Пардон достал из кармана журнал в белой обложке:
— Послушайте, Мегрэ, о вас тут пишут в «Ланцете».
Мегрэ, знавший по названию этот очень известный и серьезный английский медицинский журнал, нахмурился.
— Они пишут о вашей профессии вообще. Статья подписана неким доктором Ричардом Фоксом, я вам сейчас переведу более или менее дословно отрывок, который будет вам интересен. «Осведомленный психиатр, опираясь на свои научные познания и свой врачебный опыт, в состоянии хорошо понимать людей. Однако бывает и так, что, увлекшись теорией, он понимает их хуже, чем способный школьный учитель, писатель или даже полицейский».
Какое-то время они поговорили об этом то в шуточном, то в более серьезном тоне. Потом супруги Мегрэ проделали часть пути домой пешком по утихшим улицам.
В то время комиссар еще не подозревал, что эти слова лондонского врача будут неоднократно приходить ему в голову в течение ближайших дней и что воспоминания, навеянные сказочным месяцем маем, окажутся чуть ли не дурным предзнаменованием. На следующий день в автобусе, увозившем его в Шатле, он еще рассматривал лица пассажиров с таким же любопытством, как когда был новичком в столице.
Ему было также любопытно подниматься по лестнице в здание уголовной полиции в качестве дивизионного комиссара, отвечая на почтительные приветствия сослуживцев. А давно ли он, взволнованный, впервые вошел в это учреждение, руководители которого казались ему легендарными личностями?
