Майкл вернулся в спальню и прикрыл за собой дверь.
Посмотрев в зеркало на старом комоде Дейрдре, он решил, что Беа права. Он действительно выглядит старше. Только сейчас он впервые заметил седину на висках. Пробивалась она и в остальной шевелюре. На лице появились новые морщины. Много морщин. Особенно вокруг глаз.
Внезапно он улыбнулся. Днем он даже не заметил, во что переоделся. И только теперь увидел, что на нем темная атласная домашняя куртка с бархатными лацканами, которую Беа прислала ему в больницу. Тетушка Вив специально выложила куртку для него. Надо же, подумал он, Майкл Карри, ирландский мальчишка, одет в нечто подобное. Такая куртка скорее подошла бы Максиму де Винтеру из Мандерли[40]. Он меланхолично улыбнулся своему отражению, приподняв одну бровь. А седина на висках придает ему… Импозантность?
– Eh bien, месье, – сказал он, стараясь подражать голосу Джулиена, который слышал на улице в Сан-Франциско. Даже выражение лица несколько изменилось. Ему показалось, что в нем теперь есть что-то от сдержанности Джулиена.
Разумеется, это был его Джулиен, тот, кого он видел в автобусе и кого Ричард Ллуэллин однажды видел во сне. Не Джулиен с игривой улыбкой, как на портретах, или злобно хохочущий Джулиен из темного ада, полного дыма и огня. Того ада на самом деле не существовало.
Он спустился по лестнице медленно, как советовал врач, и вошел в библиотеку. Когда вычистили письменный стол после смерти Карлотты, в нем больше ничего не хранили, поэтому Майкл забрал его себе и теперь держал в нем записную книжку. Дневник.
Это был тот самый дневник, который он начал вести после первого визита в Оук-Хейвен. И он продолжал писать в нем, делая записи почти каждый день, потому что это был единственный способ выразить свои чувства по поводу всего случившегося.
Разумеется, он все рассказал Эрону. И Эрон останется единственным человеком, с которым он поделился.
Но ему было необходимо это тихое, неспешное общение с чистым листом бумаги, когда хотелось излить душу. Как прекрасно сидеть в библиотеке, время от времени поглядывая сквозь тюлевые занавески на прохожих, которые направлялись на Сент-Чарльз-авеню – поглазеть на парад Венеры. До Марди-Гра оставалось всего два дня.
Одно ему было не по душе: иногда в тишине он слышал бой барабанов. Так случилось, например, вчера, и ему это очень не понравилось.
Когда он уставал писать, то брал с полки томик «Больших надежд», усаживался на кожаный диван поближе к камину и начинал читать. Пройдет какое-то время, и к нему кто-нибудь заглянет – Эухения или Генри – и принесет перекусить. Может быть, он согласится поесть, а может быть – нет.