— Что ты там выглядываешь? — поинтересовался он.
Клер отступила в сторону и, повернувшись к нему лицом, покачала головой:
— Ничего. Иди в дом, проверь, как там Мария и Бэй, ладно? Я хочу немного пройтись.
Уголок его губ дрогнул в озадаченной улыбке.
— Посреди ночи? На таких каблуках?
— Я на минутку.
Он снял пиджак и накинул его ей на плечи.
— Я пойду с тобой, на тот случай, если тебе понадобится защита. Этот Эдуард — скользкий тип. Кто его знает, может, он сбежал и теперь рыщет в темноте в поисках жертвы.
Клер не смогла удержаться от смеха при упоминании о дряхлом терьере миссис Крановски, который выбирался во двор исключительно ради того, чтобы по-быстрому сделать свои дела. После этого он трусил обратно в дом и вновь занимал свое законное место у окна, откуда отважно облаивал птиц, букашек и случайные залетные листья.
Клер свела на груди лацканы пиджака, потом вновь оглянулась на улицу.
— Нет, ты прав. Уже слишком поздно. И слишком холодно, — сказала она и двинулась к крыльцу.
Тайлер смотрел, как она медленно поднимается по бетонным ступеням на своих высоких каблуках, покачивая бедрами. Во всем доме не было ни огонька, если не считать фонаря над крыльцом, который, казалось, помаргивал от счастья при виде приближающейся Клер. Если бы, конечно, фонари на самом деле могли испытывать счастье.
Тайлер вырос примерно в такой же обстановке, как и Клер. Его родители были хиппующими гончарами и возглавляли колонию художников в Коннектикуте. Жизнь, которую они вели, точно так же отличалась от общепринятых понятий о нормальности. Его родители кормили его сэндвичами с капустой, разрешали ему разрисовывать их «фольксваген», часто расхаживали голышом, но его при этом одевали в дурацкие вещи вроде футболки с надписью «Круг — гончарам лучший друг» и однажды отправили его в таком виде сниматься на школьную фотографию.
Вспоминать многое из этого было неловко, но Клер часто напоминала ему о лучших мгновениях его детства, о тех временах, когда все на свете казалось возможным. Нельзя сказать, чтобы с возрастом он утратил детскую способность верить в чудеса, но в их с Клер паре роль человека здравомыслящего играл он. Вспомнив об этом, Тайлер расхохотался прямо на тротуаре. Он был рассеянным и забывчивым и до встречи с Клер без конца переезжал с места на место в погоне за счастьем, как будто это было что-то такое, в достижимость чего он в глубине души сам не верил. На предложенную ему преподавательскую должность здесь, в Бэскоме, в глуши Северной Каролины, он согласился, поскольку это тоже казалось ему чем-то временным, всего лишь очередным шагом на пути к счастью. Как и все решения, принятые им до того вечера, когда на вечеринке факультета искусств в Орионовском колледже он увидел тихую Клер, обслуживавшую их банкет. Отвлекающийся и меняющий направления с легкостью котенка, гоняющегося за мухой, он считал, что в скором времени будет уже на пути куда-нибудь в другие места. Ему нравилось, что в их отношениях столпом был он. Ему нравилось, что рядом с ней он становился тем, кем быть, казалось, никогда был не способен. Кем-то, кто никуда не девался.