Как бы то ни было, рассчитывать на то, что Клер ничего не расскажет сестре про того мальчика, не приходилось.
— Я не думаю, что мама поймет, — сказала Бэй.
— Она поймет. Поверь мне.
— Ты знаешь меня лучше, чем она.
Клер покачала головой:
— Это не так.
Бэй отвернулась и устремила взгляд в окно над раковиной. Задний двор был обнесен высокой решетчатой изгородью, увитой буйно разросшейся жимолостью. Местами она достигала двух футов в толщину и была увенчана, точно кладбищенская ограда, остроконечными декоративными крестоцветами. Яблоню из окна было не видно, но Бэй знала, что она там. Это знание всегда поддерживало и ободряло ее.
— Наконец-то начало холодать. Когда зацветет яблоня? — спросила она.
Осень была единственным временем года, когда странная старая яблоня, росшая на заднем дворе за домом Уэверли, — яблоня, появившаяся там задолго до самого дома, — стояла голой. По никому не понятным причинам яблоня цвела всю зиму, а потом всю весну и часть лета плодоносила маленькими розовыми яблоками. С этой яблоней у Бэй были связаны некоторые самые теплые воспоминания: как она, маленькая, лежит под ее раскидистой кроной, глядя, как Клер работает в саду, а яблоня тем временем забрасывает ее яблоками, точно собака, пытающаяся заставить хозяина поиграть с ней в мячик. Но с приближением осени дерево в одну ночь роняло листву и стояло, жалобно гремя голыми ветвями, пока первые заморозки вновь не возвращали ее к жизни. Ее досада передавалась всему семейству.
— Календарь обещает в этом году первые заморозки на Хеллоуин, — сказала Клер. — Начиная с субботы.
— Что-то поздновато. Даже и не помню, когда в прошлый раз они были так поздно. Ты будешь устраивать праздник? — с надеждой спросила Бэй.
— Ну разумеется, — отозвалась Клер, мимоходом чмокнув племянницу в макушку. Держа в руке медный таз, она принялась разливать по маленьким круглым формочкам терпкий желтый сироп из лимонной вербены, чтобы застыл. — Мы всегда празднуем первые заморозки.
В тот осенний день, когда яблоня зацветала и первые белоснежные лепестки опадали на землю, словно снежинки, Уэверли по традиции собирались в саду, точно выжившие в какой-то чудовищной катастрофе, обнимаясь и смеясь, касаясь лиц и рук друг друга, будто желая удостовериться, что со всеми все в порядке, и радуясь, что все они уцелели и остались в живых. Это было облегчение, возвращение их миру прежнего порядка. В преддверии первых заморозков всеми ими овладевало какое-то беспокойство; они легко теряли голову, желали недостижимого, отвлекались, становились неловкими и слишком легко поддавались чужому влиянию. Первые заморозки приносили с собой облегчение, так что праздновать их наступление всегда была веская причина.