В тишине раздался голос Васьки, и Михаил обрадовался: несмотря на утреннюю стычку в дизельной, он верил, что Васька не даст друга в обиду:
— Я считаю, что Козлова нужно наказать…
Дальше он уже не слушал.
Глаза бегали по грязному полу возле ног, по столу председателя, словно отыскивая камень или еще что-нибудь, чем можно запустить в говорящего. И Михаил запустил бы, если бы нашел чем. Он видел, как шевелятся Васькины губы, и злорадно ждал, когда он побольше наплетет на него. Пропуская смысл чужих слов, он старательно подбирал свои. Вскакивал Савчук и что-то говорил, разводя руками. Кричал с места Сурен. Михаил не обращал на них внимания.
А Васька продолжал:
— Ты, Жора, слишком круто полез. Наказывать за лихачество надо, но чтобы гнать из артели, да еще по ноль пять, — мне кажется, это лишнее. — Он повернулся к председателю и, увидев, что Кондратьев утвердительно кивает, продолжал: — Я думаю, нужно дать ему возможность попробовать вытащить машину. Конечно, я в этом деле секу не слишком, но попытка — не пытка. Тем более он сам толком не знает, что с машиной. Может, и делов-то меньше, чем разговоров. А ты сразу — ноль пять.
— Да вы меня не поняли, — улыбался и разводил руками Савчук. — Я к примеру сказал, для острастки, а то гонору у него дюже много. А это, — он замялся, — ну, наказанья этого он, конечно, не заслуживает. Нет-нет, наказывать нужно, обязательно нужно наказать, но не в такой мере.
— Кто говорит, что не нужно? — примиряюще улыбался Сурен.
Михаил не слушал, о чем они говорят. Он, затаясь, поджидал, когда в спорах старателей появится пауза, и, поймав ее, крикнул:
— Ну, Вася, «тридцать лет — это возраст вершины», в дерьме ты, а не на вершине. Пьяный целоваться лезешь, а дошло дело до ответа — сразу: «Козлова нужно наказать». Чего ты выкручиваешься? Ты думаешь, кто поверит, что я из-за дождя гробанулся. Я что — Паршин какой-нибудь? Я же с тобой перед рейсом всю ночь водку хлестал. Но я не выкручиваюсь. Я не кричу, что тебя нужно наказывать. Разве можно тебя наказывать, ты же чистенький. И ручки у тебя вот они — чистенькие. А дыхнуть тебя заставить, так сразу понятно будет — чем из тебя пахнет.
— Какая чушь, — не выдержал Кондратьев, — он же тебе друг.
Слова председателя только подхлестнули.
— Конечно друг. Ты тоже почти друг. И тоже чистенький. Святой, можно сказать, — Михаил уже не понимал, что он делает, нес в одну кучу и были, и сплетни, и то, что сам выдумывал на ходу: — Все вы святые, а две бабы — одна на руднике, другая в городе — тоже от святости завелись? И купаются в святом шампанском. Если половину артели по ноль пять распатронить, то можно и не две, а двадцать содержать. Молчишь. — Он смотрел прямо в лицо председателю, подойдя к нему на расстояние вытянутой руки.