Майя гладит меня по щеке.
– Ты теперь выглядишь старше, – говорит она.
– Спасибо.
– Это совсем не плохо, тебе идет.
Она нагибается, чтобы поднять свою сумочку «Гермес».
– Ну что, идем? – спрашивает она.
Мы выходим на асфальтированную дорожку, пересекающую все кладбище из конца в конец. Здесь похоронены бизнесмены, художники, политики.
– Все еще живешь в Хольте? – спрашивает она.
– Да.
– Как родители?
– Мне кажется, у них все в порядке. Они так много сделали для меня. А ты?
– Я больше не живу у мамы.
– Ты вернулась в нашу квартиру?
Она молчит. Я повторяю вопрос.
– Нет, – отвечает она.
– Когда ты съехала от мамы?
– Не так давно.
Аллея Дага Хаммаршельда. В тридцати метрах от кладбища есть кафе с видом на озеро Сортедам. Это одно из самых посещаемых заведений в районе Эстербро. На улице рядами выставлены стулья, обеденное время, большинство мест заняты. Мы садимся за столик почти у самого тротуара. Подходит официант в фартуке, я заказываю нам обоим кофе. Он вводит заказ в свою машинку, и я замечаю, как его взгляд скользит по траурной вуали Майи.
Она загорела больше обычного, кожа на лице и руках совсем бронзовая.
– Ты загорела, – говорю я.
– Да.
– Последний раз у тебя был такой загар в Мозамбике.
– Да? Я почти все лето пролежала на пляже.
– Отлично.
– Да.
– Тебе лучше?
– Да. Время не быстро, но лечит. На прошлой неделе заскочила на работу. Если в моем состоянии обозначится стабильный прогресс, то в следующем месяце вернусь к своим обязанностям.
– Конечно, попробуй. Ты же всегда можешь опять взять больничный, если почувствуешь, что поспешила.
– Мне необходимо занять себя работой, иначе меня неотвязно преследуют одни и те же мысли.
На проезжей части машины останавливаются на красный.
– Это накатывает, как волны, – объясняет Майя. – Иногда с такой силой, что у меня начинается рвота. В первые дни мама ставила ведро рядом с моей кроватью.
– И как долго это продолжалось… рвота? – спрашиваю я.
– Меня до сих пор иногда рвет… А когда… когда я просыпаюсь утром, то каждый раз мне кажется, что они тут, со мной.
– Мне они тоже часто снятся, – говорю я.
Официант возвращается с кофе, ставит на стол алюминиевый термос, две белые чашки, маленький кувшинчик с молоком. Листок со счетом вставлен в стакан.
– Ты с кем-нибудь об этом говоришь? – спрашивает она.
– Иногда с родителями. И с Нико, он часто мне звонит. Много знакомых звонят узнать, как и что.
– Хорошо.
Я поднимаю термос.
– На самом деле я не люблю ни с кем об этом говорить.
– Почему?
– Когда я обсуждаю наших детей с кем-то, у меня появляется чувство, что я предаю их.