– Вы в порядке? – спрашивает она.
Даже говорит она не так, как все, слова как будто опаздывают в пункт назначения, долетая до меня откуда-то издалека.
– Да, я в порядке.
Я слышу, как говорю эту фразу, но не уверен, произношу ли я слова вслух или только мысленно.
– Вам нужно переодеться в стерильную одежду, иначе вас не пустят в операционную, – говорит она.
Она не отводит взгляд, когда я смотрю на нее. Моргает два раза, медленно, очень медленно, непостижимо, как человек может так медленно моргать.
– Мы скоро начнем, – говорит она. – Наденьте это, а я зайду чуть позже и отведу вас в операционную.
Я беру пакеты.
– Справитесь? – спрашивает она.
– Да, – говорю я.
Я захожу в ванную и закрываюсь. Через дверь слышны голоса. В прямоугольном зеркале над раковиной мое лицо кажется мне незнакомым. Глубокие линии пролегли через кожу, их там прежде не было, они появились в последние несколько ночей. Глаза тяжело лежат в своих глазницах, такими глазами можно следить только за очень медленными, тяжелыми предметами.
Мои пальцы не гнутся и дрожат, у меня никак не получается застегнуть пиджак. Не знаю, быстро я надеваю одежду или медленно, но каждый предмет я вижу ясно и отчетливо, структуру ткани, швы рукавов, печати центральной прачечной, пуговицы с торчащими в нескольких местах нитками. В самом конце я вставляю ноги в белые шлепанцы. Они мне велики на несколько размеров.
Характер звуков за дверью меняется, голоса отдаляются, сигнализация замолкает. Уже открывая дверь, проверяю, застегнул ли я пиджак. В палате никого. Кровать исчезла. На сером полу кровь – в том месте, где стояла кровать Майи.
Я выхожу из ванной. Слегка ковыляю в этих шлепанцах. Только сейчас замечаю, что кто-то красным фломастером написал слово «папа» на их носках. Шаги в коридоре, молодая акушерка заходит в палату.
– Ей делают эпидуральную анестезию, – говорит она.
Она запыхалась, и видно, что она хочет вести меня в операционную прямо сейчас, но замечает выражение моего лица, встает прямо напротив меня и кладет руку мне на предплечье. На ее лице появляется улыбка, голубые глаза теплеют.
– Вы же хотите участвовать в родах? – спрашивает она.
Я киваю.
– Да.
– Иногда люди теряются в этой ситуации, но вам просто нужно сосредоточиться на вашем присутствии там и на Майе.
– Да.
– Собрались с духом?
– Да.
Она ведет меня по коридору к лестнице. Мы спускаемся на два этажа, потом идем несколькими коридорами. Я, спотыкаясь, едва поспеваю за ней в своих шлепанцах. Они тяжелые и скользкие, болтаются на ступнях, и я пытаюсь, прижимая пальцы ног к кожаной поверхности, удерживать их, чтобы не сваливались.