– Разве?
– Да, они это видят.
– Вы что-нибудь чувствуете сейчас? – спрашивает анестезиолог через ширму.
– Нет.
– А сейчас?
– Нет.
Анестезиолог кивает хирургам.
– Мы готовы. Две минуты.
Медсестра садится в изголовье у Майи с другой стороны.
– Вы ничего не почувствуете, – говорит она.
– Говори со мной, не молчи, – просит Майя.
Один из хирургов смотрит через ширму.
– Вы чувствуете, как я вас щипаю?
– Нет.
– Тогда приступаем. Это не займет много времени.
Я шепчу Майе, чтобы она представила себя в каком-нибудь другом месте. Например, как она лежит на солнечном пляже где-нибудь в Тофо, мы часто ездили туда, когда были в Мозамбике. Я знаю, что хирурги сейчас разрезают ее кожу, мышцы живота, делают разрез в темноту, где лежат близнецы, которые, может быть, спят, а может, не спят, прислушиваются. Однако они не испытывают страха. Я гоню от себя мысль, что малыши могут сейчас бояться.
Я спрашиваю, помнит ли она наши долгие поездки вдоль побережья в Мозамбике. Мост через реку Лимпопо, деревушки и женщин, у которых мы, проголодавшись, покупали фрукты. Спрашиваю, помнит ли она, как это было – ехать среди плантаций, когда стоит такая жара, что дорога колышется перед нами. А берег – каково было увидеть белый-белый коралловый берег. Спрашиваю, помнит ли она, как мы лежали на песке, и тот бар на крутом склоне, где сидели ночами с нашими друзьями и где играл один и тот же бессменный диск с Бобом Марли, и мы столько раз прослушали Buffalo Soldier, что помнили текст наизусть.
– Ну вот, теперь полное раскрытие, – говорит медсестра.
– Не молчи, – обращается ко мне Майя.
Она судорожными движениями хватает воздух. Я снова рассказываю про пляж в Тофо, про птиц на берегу и над морем: «Помнишь орлов, висевших высоко-высоко в небе, мы еще гадали, на какую рыбу они охотятся?» Я вспоминаю дни, когда мы погружались с аквалангом, говорю про акул. Медсестра наклоняется к нам.
– Они добрались до близнецов, сейчас их достанут, одного, потом второго, совсем скоро, не бойтесь, это не страшно, – говорит она.
Я шепчу что-то Майе, пытаясь поймать взгляды хирургов за защитными очками, прочесть что-то по сосредоточенности в их глазах. Могу ли я увидеть, что видят они? Если малыши умерли, увижу ли я это в их взглядах? А если живы, смогу ли я прочесть это в их глазах? Если они живы, какой будет теперь наша жизнь? Врачи предупредили нас о возможных последствиях таких ранних родов. Дети могут родиться с тяжелыми увечьями, у них может быть спастический церебральный паралич, серьезные нарушения мозговой деятельности, возможно, они никогда не научатся говорить, не смогут ходить.