– Да, очень. Красивое. Не стоит его спиливать.
Он поворачивается ко мне.
– Ну что, угостишь кофе?
– Да.
– Я поставлю воду.
– Да, но… Да. Я сейчас…
– Сиди.
Он идет на кухню. Гремит чайником, вода течет из крана, хлопают дверцы шкафчиков.
– Твоя мама сто раз звонила, ее беспокоит, что ты не подходишь к телефону, – говорит он.
– Я выдернул его из сети. Он трезвонил, не переставая.
– Мы так и подумали, твоя мама и я. В общем, она беспокоится.
– Понимаю.
– Может, тебе позвонить старикам?
– Да, надо.
– Что ты будешь?
– В каком смысле?
– Кофе. Чай.
– Не знаю.
– Возьму кофе из коробки Юлии, – говорит он.
– Коробки Юлии? – спрашиваю я.
– Да, той коробки, которую Юлия собрала для тебя и поставила напротив твоей двери. Ты что, в нее даже не заглянул? Тут кофе лювак.
Николо чем-то шуршит. Звук открываемой пачки. Слышно, как он вытаскивает поршень с фильтром из френч-пресса. Стекло тихонько поет от соприкосновения с фильтром.
– Юлия обожает лювак, – говорит он.
Я молчу в ответ.
– Варит его каждый день. На мой взгляд, это перебор, то есть мне тоже нравится его вкус, но я никак не могу отогнать от себя мысль, что зерна выковыривали из дерьма всяких животных.
Голос Николо, постукивание фарфора, журчание воды, льющейся на перемолотый кофе. Он продолжает рассуждать про зерна, про животных семейства виверровых, про то, сколько этот кофе стоит. Потом входит в гостиную с подносом. На подносе чашки, френч-пресс и тарелка с итальянским печеньем. Не представляю, где он нашел печенье, может, тоже в коробке Юлии. Николо ставит поднос на стол.
– Юлия просила поцеловать тебя от нее, но я тебя, пожалуй, от этого избавлю.
Он смеется. Начинает опускать фильтр, но останавливается.
– Нет, пусть еще постоит, – говорит он.
Берет рядом с обеденным столом стул и садится напротив меня. Отодвигает френч-пресс в сторону и переставляет мою чашку поближе ко мне.
– Я давно хотел к тебе подняться. И Юлия сказала, что… да… и сам я тоже хотел… и, в общем, да… ты понимаешь, – говорит он.
– Да.
Николо выглядит совершенно растерянным. Берет чашку, вертит ее в руках, чтобы прочесть, что написано снизу. Бросает взгляд в сад на вишню.
– Было бы жалко подрезать ей крону, хотя она, конечно, заслоняет солнце, – говорит он.
Мы оба смотрим на ее хрупкие соцветия.
– Да, было бы жаль, – говорю я.
Он все еще смотрит на вишню, в руке у него пустая чашка.
– Я хотел тебе сказать, надеюсь, ты правильно меня поймешь, похороны… это были красивые похороны. Если можно так выразиться. Трогательные, они были трогательные.
Он кивает сам себе несколько раз.
– Все было… когда я сидел в церкви и смотрел на гробик… я не знаю, как это сказать, но мне вдруг… я был очень растроган, глядя на вас у алтаря рядом с крошечным, крошечным гробом. И я не знаю, как у тебя хватило сил, я имею в виду те слова, которые ты сказал вашим близняшкам. Если бы это… я не смог бы, если бы это случилось с…