Отец поднимает серебристый термос. Я протягиваю чашку, и он наливает мне чай. Слышно, как он льется. Чашка в моих пальцах нагревается. Я подношу ее к губам, делаю глоток. Аромат чая, его вкус, вкус именно этого чая.
– Я позвонил вчера с утра тебе на работу и сказал, что ты болен, – говорит отец.
Я ставлю чашку на стол. Река течет через китайский пейзаж. Когда я был маленький, я часто по утрам сидел и смотрел на этот пейзаж, представляя себе, как я плыву в лодке по какой-нибудь реке.
Мама возвращается с небольшой корзинкой и ставит яйцо в пашотницу передо мной. Белок, выгнувшись, нависает над краем. Плетеное сиденье опять издает скрип, когда я протягиваю руку к маленькой серебряной ложечке возле моей тарелки. Мама садится, берет ломтик хлеба, масло, намазывает его на хлеб. Яйцо такое горячее, что от него идет пар. Я разглядываю пар, поднимающийся от белого овала, поначалу он густой, но понемногу редеет.
Родители перестают есть.
– Не хочешь яйцо? – спрашивает отец.
Я смотрю на него.
– Яйцо не будешь? – повторяет он.
– Буду, – отвечаю я.
Плетеное сиденье тихонько скрипит, когда я двигаюсь.
Мама берет серебряную ложечку у меня из руки и разбивает скорлупу, потом отделяет эти осколки от белка. В выгнутом серебре термоса я вижу яйцо и свое собственное искаженное отражение. Когда мама заканчивает чистить яйцо, я беру со стола салфетку и аккуратно вытираю глаза.
38
Мы обедаем перед домом в палисаднике с вишневым деревом. Мама расставляет на столе тарелки. Заходит в дом, чтобы принести миску с салатом, хлеб. Отец просит передать ему тарелки, и я протягиваю их ему, чтобы он мог положить всем мясо.
Мы едим, мать с отцом разговаривают. Я сижу за столом спиной к кустам. Думаю о Майе, но родителям об этом не говорю. Я думаю о ней все эти дни. Вспоминаю, какое у нее лицо, когда она улыбается, когда смеется. Звуки и запахи напоминают мне о ней, о каких-то эпизодах, о том времени, которое мы провели вместе. Каждый раз мне становится тяжело в груди, что-то изнутри словно цепляет мои ребра и тянет их на себя. Я сижу на стуле и вдыхаю воздух кончиками легких.
Когда мы заканчиваем есть, мама идет в дом и возвращается с моими ботинками в руке.
– Ну что, прогуляемся? – предлагает она.
– Может, тут посидим? – спрашиваю я.
– Пройдемся вдвоем, – настаивает она.
Я надеваю ботинки. Я ни разу не выходил за пределы палисадника за две недели, которые живу здесь. Папа встает и хлопает меня по плечу.
– Когда вернетесь, вас будут ждать кофе и коньяк, – говорит он.
Я иду за мамой к калитке. У самой калитки начинаю колебаться.