Когда Марианна под руководством Жанреми разделала краба и приготовила соус из репчатого лука, чеснока, сливочного масла, нежирной сметаны и трав, Жанреми облил его горящим кальвадосом, затушил пламя мюскаде и попробовал одну клешню. От нее слабо пахло морем. Применив маленькую хитрость и усыпив краба уксусом, Марианна вернула ему вкус моря.
— Отличная уловка, Жанна д’Арк морских тварей, — одобрил Жанреми, — но лучше нам поторопиться, а то они там начнут скандалить.
Через час Марианне уже казалось, что она всю жизнь только и делала, что перебегала на бретонской кухне от шипящих газовых горелок к блестящим кастрюлям.
Когда наплыв посетителей схлынул, Жанреми налил в бокалы для воды охлажденного мюскаде, разделал омара и кивком пригласил Марианну пообедать во время перерыва на теплом пороге у задней двери.
Солнце танцевало с листьями деревьев, в воздухе веяло розмарином и лавандой.
— Вы хорошая keginerez[84], — констатировал Жанреми. — Yar-mat![85]
Марианна обыкновенно не пила днем вино и уж точно никогда не ела омара. Она украдкой покосилась на Жанреми и, увидев, что он без всякого стеснения ест руками, храбро стала ему подражать.
На какое-то одно упоительное мгновение ей показалось, что жизнь никогда еще не складывалась удачнее.
В конце смены Жанреми выдал ей аванс. Завтра в «Ар Мор» был выходной.
Марианна поднялась к себе в «раковину», приняла ванну и ощутила во всем теле сладостную усталость. Кот вскочил на край ванны и принялся вылизываться. Потом она легла в постель и стала рассматривать купюры, которые прислонила к заветному изразцу. Ее собственные, одной ей принадлежащие деньги.
Марианна перевернулась на спину. И тут она осознала, что лежит на кровати слева, на самом краю. Как будто тело Лотара по-прежнему занимает рядом с ней почти всю постель. Она передвинулась в середину и нерешительно раскинула руки.
Кот мощным прыжком взлетел на постель и устроился между ее икрами. «Надо бы его как-нибудь назвать», — подумала Марианна, нежно его почесывая. Но… если сегодня она даст ему имя, завтра не найдется никого, кто бы этим именем его назвал.
Она осторожно встала снова. Ей хотелось посмотреть, как выглядит Кердрюк в сумерках. Она выключила свет и распахнула створки окон.
До Марианны донеслись плеск речных волн, тихое постукивание стальных снастей на мачтах да стрекотание сверчков. Казалось, все краски обрели в голубых сумерках дополнительную насыщенность, словно еще раз расцвели. А потом они стали растворяться в воздухе и обернулись бесчисленными тенями.
Одна из этих теней двинулась к причалу. Марианна отшатнулась от окна, будто ее застали за каким-то предосудительным занятием. Она увидела, как на набережной, подняв бокал шампанского, замерла Женевьев Эколлье. В ее позе упрямство и гнев читались так же ясно, как в открытом дневнике.