Операция, как сказали позже, длилась шесть часов.
— Ну что, просыпайтесь, орлы боевые! — будил нас веселый громогласный окрик.
Пробираясь сквозь наваждение сна, я с трудом узнавала, где я. Стул очень жесткий, и рука потная и липкая, затекла — у Сашки, наверно, тоже. Врач в смешной белой шапочке на макушке довольно улыбался. Глаза у него были добрые-предобрые, именно такие, какие и должны быть у высококлассного хирурга: всезнающие, вечно усталые и с лучиками морщин. Я, во всяком случае, только так представляла себе папкиного доктора.
— А… где папа?
— Где положено, милая барышня, в реанимации.
Я охнула и зажала рот руками. Во сне все так и было… А почему он такой веселый? Видимо, поняв мое состояние, врач перестал шутить и сказал серьезно:
— После такой серьезнейшей операции ваш отец нуждается в реанимационном уходе, — и добавил: — Так бывает со всеми больными. А вам, молодой человек, еще раз — огромное спасибо, — и протянул Сашке плотную широкую ладонь.
Сашка, ошалело оторвавшись от дерматинового монстра, пожал ее обеими руками.
— Так папа не умрет? — тоненьким голосом спросила я.
«Белая шапочка» вдруг рассердился:
— Барышня, врачам нельзя задавать подобные вопросы!
Наверное, на моем лице было написано нечто такое, от чего он смягчился:
— Состояние очень тяжелое, но все показатели близки к норме, и мы надеемся, что организм справится. Всего хорошего, молодые люди, — шапочка съехала чуть вперед, доктор поклонился и ушел.
Я перевела дух.
— Саш, а зачем он тебе руку пожимал?
Таланов пожал плечами, ресницы нехотя сделали взмах — вверх-вниз.
— Откуда я знаю? Захотелось ему.
Захотелось… В Сашкиных глазах промелькнули знакомые смешинки-чертики. Я напрягла последние остатки сознания и… Ну конечно, он вернулся бледный, как смерть, и слегка пошатывался. Господи боже мой! Кровь! Я схватила его за руки:
— Ты сдал кровь, да? У тебя такая же группа, как у папы…
Я кинулась к Сашке на шею и в который раз разрыдалась.
Три дня отец находился между жизнью и смертью. На четвертый он пришел в себя, и доктор сказал, что кризис позади.
Папу отпустили домой только через месяц. Он стал инвалидом второй группы, ему полагалась пенсия и полный покой. Мы каждый раз вздрагивали при звуках телефона и все ждали, когда же объявятся прихвостни господина «денежный мешок» или он сам, лично. О том, что им может оказаться Степан, я решила до поры до времени не думать.
Неожиданно объявился Раевский и, как ни странно, даже привел с собой адвоката. Адвокат оказался другом детства, но не самого Миши, а отца Раевского. С приходом в нашу жизнь господина Гайтановича я даже подумала — тьфу, тьфу, тьфу, — что черная полоса закончилась и можно перевести дух.