— Но ведь кто-то украл их! — возразила Алька. — Значит, для кого-то они представляют ценность, и еще какую!
— Вот это и необъяснимо, — вздохнула Кретова. — Это противоречит всякой логике. Вы должны мне верить, я хорошо знаю, что говорю, — в бумагах моего бедного брата нет ничего, что бы могло заинтересовать мздоимцев.
— Хорошо, Софья Тимофеевна, — плавно сменила тему Лена. — Давайте предоставим милиции разбираться во всех этих загадках и поговорим о другом.
— Конечно, — спохватилась Кретова. — Я занимаю ваше время, обещала ответить на вопросы, а сама не могу остановиться. Что вас интересует?
Ленка незаметно толкнула подругу в бок.
— Расскажите нам о том, как жил ваш брат последние годы, — попросила та. — Мы знаем, что он был одинок. Зинаида Ильинична сказала, что единственным близким ему человеком были вы и…
— Она не все знала, Зина, — перебила Кретова. — Хотя по-своему очень любила Павлика. Он был не просто одинок, он был болен одиночеством. Несчастный, покинутый всеми человек, которого считали угрюмым и нелюдимым, но который на самом деле умел быть чутким и нежным и больше всего на свете хотел понимания.
Лицо Софьи Тимофеевны просветлело, морщины разгладились, глаза вдруг молодо засветились. Было ясно, что она села на своего любимого конька. Говоря о покойном брате, старушка будто снова возвращалась в то время, когда он был еще жив, нуждался в ней, в ее поддержке, наполнял жизнь одинокой женщины смыслом.
— Этот последний год был для Павлика самым тяжелым. Его преследовали болезни — гипертония, сердечная слабость. Он стал нервным, раздражался по пустякам, часто не мог заснуть по ночам, звонил мне, мы долго разговаривали. Иногда я приезжала. Он жаловался, что в оркестре его многие не понимают, считают чуть ли не чудовищем, самодуром. Мне кажется, Павлик предчувствовал свою гибель. Да-да, не удивляйтесь. У многих так бывает, а талантливый человек особенно прозорлив. Взять, к примеру, Моцарта — тот тоже знал заранее, что «Реквием» он пишет на собственную смерть.
«Эк, куда тебя занесло! — усмехнулась про себя Алька. — Кретов все-таки не Моцарт».
— Неужели в жизни Павла Тимофеевича не было никаких светлых моментов? — спросила она.
— Были, конечно, — охотно переключилась та. — Павлик строил дачу. В это строительство он вложил всю душу, долго сам выбирал проект дома, лично контролировал строителей. А какие цветники он разбил во дворе! Я сама туда доехать не могла, это ведь далеко, под Александровом, а Павлика каждую неделю возила туда Инга.
— Инга? — переспросила Алька. — Молодая женщина в темных очках?