Возбуждение от подъёма по стене каньона отхлынуло, оставив горькое послевкусие в виде ноющих мышц и чувства близости собственной смерти. На этом фоне к Эдуарду вернулись воспоминания прошлой ночи.
Долгое время видения не посещали его, и юноша уже начал надеяться, что помешательство отступило в тот момент, когда проклятые тюремные шахты остались позади. Однако он ошибался.
То была последняя ночь, проведённая на родине. Когда уже начинало темнеть, беглецы укрылись под кривыми ветвями старого сикомора. Его высохшие, корявые корни переплелись со склоном оврага, образуя заманчивое укрытие для путника.
Родиной этих деревьев были тёплые земли Побережья. Эдуард даже немного удивился тому, что они встретили сикомор здесь, так далеко на севере. Посадил ли его какой-то заезжий купец, или тому было какое-то другое объяснение, но теперь вековое древо было безнадёжно мертво. Что не удалось холодам и вредителям, сделала молния, расщепившая узловатый ствол почти до самого основания.
Именно в основании этого иссохшего древесного скелета Эдуард вновь увидел отца.
Из сна его вырвал вкрадчивый шёпот и уже знакомый порыв ледяного ветра, который не раз сопровождал подобные события.
Откинув походный плащ, который использовался в качестве одеяла, юноша поднялся. Рядом тихо посапывал Трёхпалый. Несмотря на невероятно чуткий сон, вор не проснулся, словно чья-то воля заставила его остаться в мире ночных грёз. Огонь погас, но тусклого мерцания, исходившего от умирающих углей, хватило, чтобы Эдуард увидел, что на коряге у кострища кто-то сидит.
Тёмный силуэт был словно хрустальным. Воздушная плоть, из которой он был соткан, сливалась с окружавшей его ночью. Лишь глаза горели яркими огоньками. Они напоминали холодные звёзды, сияющие в ночном небе, но не освещающие мир.
Сначала Эдуард испугался, что услышит знакомый призрачный голос, но тишину ничто не нарушало. Пришелец даже не смотрел на него. Фигура просто сидела у потухшего кострища, словно ожидая чего-то. И это был его отец. Эдуард ясно почувствовал его.
Наутро он уже не мог сказать, был ли ночной гость явью, или его просто посетило тревожное сновидение. Дабы успокоить себя, Эдуард решил считать это сном и не говорить ничего Ярви. Однако вор сам спросил его, не заметил ли тот чего-то странного минувшей ночью. Юноша покачал головой, и тогда Трёхпалый указал на пару еле заметных следов, отпечатавшихся на присыпанной пеплом земле. Его недоумение можно было понять, ведь следы не только не принадлежали никому из них, они ниоткуда не начинались и никуда не вели.