— Неужели? — повторила женщина уже насмешливо. Затем выдернула спицы из вязания, затянула нитки и вручила ей разноцветный носок для великана: — Вот, подержи.
И вышла.
Только не по коридору между сиденьями, как положено, а прямо в окно, сквозь стекло, в серую хмарь, в снег с дождём, в долгий-долгий перегон между двумя городами.
Вязаный носок был тёплым и настоящим.
Дома Айка умылась, прорыдалась и решила, что на работу не вернётся, потому что смотреть теперь Михаилу в глаза никак не получится. Только не после дурацких ночных откровений. Он, конечно, добрый, в психушку её не отправит, но всё же, но всё же…
— Но всё же, — тоскливо повторила Айка вслух и села за компьютер — отправлять заявление об увольнении на почту директора. Затем отключила интернет, оба телефона и пошла готовить завтрак. Наверх она старалась не смотреть — и так ясно, что болтается на потолке.
Робкий голос разума подсказывал, что заявление директор удалит, едва прочитав — и не потому, что о таком положено за две недели говорить. А дрянь еле слышно шептала, что-де если три дня не ходить на работу, то никакого заявления и не понадобится — уволят за прогулы.
Айка тоже на это надеялась.
А когда накатывало уныние и особенно хотелось плакать, она брала нелепый длиннющий разноцветный носок, наматывала на шею, как шарф, и шла заваривать кофе — чёрный, как совесть риелтора, крепкий, как хватка бультерьера.
Правда, насладиться изысканной тоской ей не позволили — уже на второй день в дверь позвонили.
Конечно, это был Михаил — в строгом пальто, с полосатым шарфом на шее и огромным бумажным пакетом в руках, из которого торчал лук-порей.
— Грипп? Ты заразилась?
Айка покачала головой и попыталась закрыть дверь. Не тут-то было — Михаил быстро подставил ногу, отпихнул створку коленкой и просочился в квартиру.
— Значит, дурь, — констатировал он. — Будем лечить.
Набор продуктов у него оказался ещё более дурацкий, причём на самом верху лежали пирожки с яблоками. Михаил таскал их по одному, сидя на тесной кухоньке, пока Айка снова запекала курицу с пореем и думала, что делать с зелёным и твёрдым ананасом.
Тикали старые часы; пахло домашней едой.
— Я тоже её вижу, — тихо признался Михаил.
От удивления Айка едва не выронила противень с ломтиками ананаса, пересыпанными сахаром и корицей, которые полагалось запечь вслед за курицей.
— Кого — её?
— Дурь, — туманно откликнулся Михаил. — Я её так называю. Только ты не права. Она не набрасывается на людей. Наоборот, она из затылка тянется, когда совсем хреново.
Это «хреново» из его уст поразило Айку даже больше, чем давешние очки, мир их праху.