– Ты, главное, знаешь что? – с набитым ртом говорила она. – Ты, когда завтра на сцену будешь выходить, скажи про себя: «Плевала я на вас с высокой башни! Вы все равно голые!»
– Что?
– А что? Прием проверенный, действует безотказно. Только несколько раз повтори для убедительности. Просто представь, что в зале все – и жюри, и зрители – голые сидят, и вуаля! Папа всегда так делает.
– А он что, боится сцены?
Как-то неожиданно это для маэстро со стажем.
– Еще как!
– Я даже не знаю. У меня, наверное, не такое богатое воображение, – сомневаюсь я. – Это трудно себе представить.
– О’кей. – Верка говорит. – Давай тогда потренируемся!
– В смысле?
– Ну вот представь, что я перед тобой голая сижу.
Ничего себе заявочки, думаю.
– Хватит смущаться. – Верка говорит. – Давай.
Ладно. Попробую.
Смотрю я на нее, смотрю, – как она с аппетитом мамины сырники наворачивает. Рот, главное, весь в варенье и твороге, пальцы слипаются уже. Верка пакет с молоком открыла и пьет прямо из него. Ну я и представила, что голая она. И мне вдруг так сразу смешно почему-то стало. Я аж прыснула, не удержалась.
– Представила? – догадалась Верка.
– Угу. – Я прыснула опять.
– Вот сейчас запомни, как ты это сделала, а завтра на сцену выйдешь – и повторишь. Поняла?
– Поняла, – говорю. – Слушай, оставь мне один сырник.
Приступайте
В тот раз мы полетели в Санкт-Петербург втроем: Евгений Олегович, папа и я. Жили мы у Волковых целых восемь дней. Инструмента у них в квартире не было (впрочем, как и кроватей), поэтому заниматься я ходила в детский сад напротив дома. Евгений Олегович там договорился, и я играла на плохо настроенном пианино. А спала на раскладушке.
Это была папина идея, конечно, – отправить меня в интернат. Ничего плохого только не подумайте, это интернат для музыкально одаренных ребят, которые потом будут поступать в консерваторию.
Мне было десять, и поэтому у меня не спрашивали, хочу я туда поступать или нет. Просто Ольга Владимировна, мой педагог по специальности, сказала:
– Это было бы чудесно! У Юлечки есть все шансы!
Все. Остальное закрутилось с такой скоростью, что я опомниться не успела, как оказалась у Верки в Питере.
Все было здесь точно так же, как в их барнаульской квартире. Минимум мебели, спартанский шик. Евгений Олегович все еще копил на дом в Вене, поэтому тете Свете с Веркой приходилось как-то выкручиваться. Спать на раздвижных креслах, вешать одежду на веревочки, натянутые вдоль стен, и так далее.
Зато у них теперь была собака. Она меня в самое сердце поразила, Багира! Она была настоящей пантерой, а никакой не немецкой овчаркой. Огромная, черная, грациозная! Я ее сразу полюбила, и Верке это понравилось. Она гордилась своей «зверюгой» и единолично занималась Багириным воспитанием. Ходила с ней на площадку, тренировала по «Руководству собаковода» и требовала от нее абсолютного подчинения. Багира подчинялась с удовольствием, она была великодушной собакой.