– Знаю! – резко обрывает меня Верка.
– В смысле? – Делаю вид, что я страшно удивлена.
– Я знакома с Е… с Игорем Юрьевичем. – Верка нервно ломает ложечкой свой бедный чизкейк. – Мы как раз в тот день познакомились, когда он в школу приходил.
– Нет, правда? – Я само любопытство.
И тут Верка начинает рассказывать. Все-все, что я в дневнике у нее читала. Как она подошла к нему во дворе, попросила автограф, а он спросил, почему она не на уроках, и Верка взяла и сказала, что у нее мама умерла. Сама не знает, зачем сказала, а потом разревелась. И писатель тогда взял ее за руку, а потом отпустил и сказал: «Пойдем, я тебя домой провожу. Нечего тут мерзнуть».
– Только ведь домой, в смысле к вам, рано было. Тетя Люда же не работала в тот день. Я сказала, что ключа у меня нет, и тогда мы сюда зашли.
– А дальше?
– А дальше я ему про отца рассказывала, про маму тоже, как она в детстве один раз меня в магазине потеряла, а я – ее. Вообще про жизнь. Ему легко рассказывать, он умеет слушать. Не просто сидит, а слушает, понимаешь? Как будто ему действительно интересно, что там у кого-то в жизни происходит…
– Писателям все интересно, – говорю. – Ты не знала? Они специально с разными людьми знакомятся и слушают их, истории собирают. А потом пишут по ним книги. Потому что из пальца же не высосешь хорошую историю.
– Ты-то откуда знаешь? – сразу напрягается Верка.
Я спохватываюсь:
– Не знаю, конечно. Мне просто так кажется.
– Нет, Егор другой.
Верка снова задумывается.
– Ты никому не скажешь? Этим своим ксюшам особенно?
– Во-первых, они не мои. И вообще о чем ты?
– Сначала поклянись своей селезенкой, что не скажешь никому.
Это мы в детстве так говорили: «Клянусь своей селезенкой!» Как барон Мюнхгаузен, только он треуголкой клялся.
– Клянусь своей селезенкой, – говорю.
– У нас с ним отношения, с Егором.
– Что?! Ему же. Сколько ему лет?
В принципе, мне из дневника было ясно, что Верка к писателю неравнодушна, но чтобы отношения.
– При чем здесь возраст? Мы с ним родственные души.
– То есть вы что, встречаетесь?
– Нет. Пока нет. Он. Понимаешь, он. В общем, все сложно. Я ему сказала, что писательницей мечтаю стать. И он согласился мне помочь.
– Понятно, – говорю.
У меня отлегло от сердца немного. Просто Верка сумасшедшая. Писатель, наверное, уже сам не рад, что до дома ее вызвался проводить.
Ладно. Больше мне не хотелось слушать ее признания, хватит с меня и дневника. Я раскрыла «Комнату»:
– Вот это место мне понравилось, слушай: «…но именно благодаря Элис я понял одну простую вещь: то, против чего мы боремся, усиливается. То, чему мы сопротивляемся, преследует. Но есть другой способ справляться с душевной болью: заключить с ней мир и действовать из другого состояния – гармонии сознания. Из спокойствия. Не воевать против. Но жить за…» Правда, здорово?