Нам приносят еду, но мы в один голос заявляем, что уже поели. Местное меню вгоняет в депрессию: все в нем отварное, чуть теплое, водянистое и воняет полуфабрикатами. И десерт, и основное блюдо – все на одном подносе. Сегодня на сладкое запеченный заварной крем, посыпанный мускатным орехом, с виду резиновый и прыгучий, как мяч. При виде его мне становится совестно за все наши жалобы на «лагерную» кормежку: по сравнению с домом престарелых, наша столовая выглядит раем для гурманов.
Линдсея надо покормить, и Майкл отважно берется за эту работу, когда сотрудник дома престарелых предлагает ему поучаствовать. К своим обязанностям Майкл относится со всей серьезностью. А почти все остальные стараются отвертеться и сделать самый минимум.
У Линдсея кожа туго натянута на лице, она бугристая и вся в пигментных пятнах. Он открывает рот, как птенец, но не всегда вспоминает, что надо еще закрыть его, пережевать пищу и проглотить, поэтому кое-что утекает из разинутого рта. Сестра повязала ему на шею кухонное полотенце – видимо, оно справляется с задачей чуть получше обычного нагрудника. Взгляд Линдсея застывший, в глазах отражается нечто среднее между пустотой и испугом. И неудивительно: все его близкие мертвы, и он вряд ли намного переживет их.
Заканчивая кормить Линдсея, Майкл выглядит серьезным, каким я еще никогда его не видела, а он вообще не из улыбчивых.
Когда мы закончили и покинули дом, Пиппа, которая на всем протяжении визита была воплощением доброжелательности и улыбалась не переставая, попросила:
– Слушайте, если я когда-нибудь настолько состарюсь, пожалуйста, пристрелите меня, и контрольный в голову не забудьте, и я, между прочим, не шучу. – И направилась к автобусу одна.
Майкл коротко пожал мою руку выше локтя, признавая, что мне становится тяжело даже от случайных упоминаний о смерти. Но на самом деле это не так. Тревожит то, что смерть значится на повестке дня, даже когда о ней не упоминают.
Майклу понадобился журнал («Молодой ученый»), поэтому до отхода автобуса он еще раз решил сходить к киоску, а я отстала и поравнялась с Сибиллой.
– Трудно ему, – сказала она. – Все мы, остальные, думаем, как плохо там пахнет, когда мы наконец уедем отсюда, и как бы не забыть дружески улыбаться, но я-то знаю, что Майкл сидел там с грузом осознания бренности жизни на плечах и все сильнее беспокоился о том, что когда-нибудь и он потеряет свой разум.
Она была права. Я спросила:
– А он с кем-нибудь встречался?
– Нет, но ты ему нравишься, – ответила она.
– Я не в счет, и если уж говорить начистоту, ему нравишься ты.