– Тифф дает тебе еще максимум две недели, если ты и дальше будешь трахать ему мозги, а не трахаться с ним, – ухмыляется Холли.
– С каких это пор вы с Тифф обсуждаете мои отношения?
– «Твои»? Они, между прочим, и его отношения тоже. А у тебя их вообще не было бы, если бы я вас двоих буквально не столкнула вместе!
Ну конечно, опять она назначила себя на главную роль.
– Кто бы сомневался, – отзываюсь я. Зря.
– То есть?
– Кто бы сомневался, что ты влезешь в дела, которые тебя не касаются.
Еще раз зря, но уже слишком поздно. Дело сделано. Во мне просыпается дерзость и бесшабашность: а почему бы и нет? Я же все равно рискую сломать себе шею, сплавляясь по бурным водам среди острых камней. Ну, камни вообще-то гладкие. Но твердые.
Я вижу знакомое выражение на лице Холли. Оно говорит: ну все, ты попала. Застегиваю ремешок шлема. Кстати, к разговору об уместности метафор – впереди кремнистый (или тернистый?) путь. В следующих сериях: уговоры, извинения, задабривания, умасливания, заглаживания вины. Давно знаю, заучила наизусть. Это я уже проходила – точнее, мы проходили, – и раньше, причем много раз.
Впервые я увидела это выражение в наш первый же совместный год. Я понятия не имела, что сделала не так, – Холли не объясняла. На все мои просьбы она упрямо отвечала: сама додумайся. Это было ужасно. Непривычный груз обреченности лег на мои хилые плечи. По-моему, тогда я в первый раз встревожилась по-настоящему. А может, даже вообще узнала, что такое тревога.
Дома в тот вечер я вела себя тихо, но маме сказала, что все в порядке. Признаться по правде, я не понимала, что не так; казалось, это со мной вдруг стало что-то не так, с самим фактом моего существования.
На следующий день Холли собрала вокруг себя стайку девочек, которым все рассказала, а мне по-прежнему ответила отказом. «Сама додумайся», – говорила она так важно, что меня начало подташнивать. Но не оттого, что она презирала меня, – просто от моей собственной глупости.
К обеду я так разнервничалась, что не смогла есть. Наша учительница мисс Йейтс, доверительно приблизив ко мне лицо, спросила, что случилось.
– Не знаю, – я разрыдалась. – Я не знаю, Холли не говорит мне!
В отчаянии я думала, что сделаю что угодно, сразу же исправлюсь, лишь бы только подруга объяснила мне, что не так.
Холли выглядела пай-девочкой с гладкой блестящей челкой.
– Не понимаю, о чем говорит Сибилла. – Ее чистый тонкий голосок хлестнул меня, как пощечина. – Хочешь, я отведу тебя в туалет умыться? – добавила она. И я кивнула, слишком несчастная, чтобы выговорить хотя бы слово.