– Либби Страут, тебя надо видеть.
– Люди не могут меня не видеть, – отвечает она, глядя на скатерть.
– Я совсем не об этом.
Мы сидим и качаемся, и теперь я кляну себя за то, что привез ее сюда. Надо просто было поехать в «Красный омар», где на нас бы таращилось полшколы, включая, наверное, и Кэролайн, и где мои идиоты-друзья подходили бы ко мне и облажали бы все свидание своей тупостью.
– Подожди-ка здесь, – говорю я, спрыгиваю с качелей и несусь вниз по лестнице к музыкальному автомату, стоящему у стены за автобусом. Этот тот же самый автомат, который играл моим родителям, когда они приходили сюда на свидания лет шестьдесят назад. Я просматриваю список песен и думаю о том, почему Либби Страут заставляет меня ехать за сорок пять километров к ближайшему месту, более-менее достойному ее, и бежать сквозь многолюдный ресторан, чтобы найти ей идеальную песню.
И вот я вижу ее. Группу «Джексон файв». Я выбираю песню, которую искал, и еще парочку других – групп «Слай энд фэмели стоун» и «Земля, ветер и огонь», – чтобы у нас образовалась целая подборка. Затем я возвращаюсь к столику в верхнем северо-западном углу, тому, за которым сидит девушка в фиолетовом платье.
Она говорит:
– Не надо было этого делать. Вообще не надо ничего делать. Я полная дура.
– Ты никогда не была и не будешь дурой.
– Могу и быть.
Она откусывает от ломтика пиццы. Я тоже. Мы едим в каком-то жутком молчании.
И тут вдруг начинает играть песня, та самая песня. Я вытираю губы салфеткой и отбрасываю ее. Потом встаю и протягиваю руку.
Либби удивленно хлопает глазами.
– Что?
– Пойдем.
– Куда.
– Пойдем-пойдем.
И я веду ее по ступеням в центр заведения, прямо к открытой площадке за дверью в ресторан у входа в зал. Затем я заключаю ее в объятия, и мы танцуем. Медленно-медленно. Очевиднее всего напрашивалась песня «Я буду там», но я выбрал хит «Бен». Если и была написана песня для Либби и для меня, то именно эта. Два надломленных, одиноких человека, которые, возможно, уже больше не надломлены и не одиноки.
Сперва я вижу, как все взгляды в зале устремлены на нас, но затем все лица куда-то уплывают, и остаемся лишь Либби и я, я держу ее за талию, и вся эта женщина в моих объятиях. Мы движемся совершенно синхронно и в танце окончательно миримся.
Либби
Я чувствую, как на глаза у меня наворачиваются слезы. Каждая из них – это я, Либби Страут. Это мы, но в основном я. И Джек тоже. Господи.
Я могла бы расплакаться в объятиях Джека Масселина на глазах у всего ресторана, полного незнакомых людей, или же я могла бы втянуть слезы, пока они не уймутся. Я втягиваю их. Изо всех сил. Я не дам им воли. В какой-то момент он наклоняется и вот так, без единого слова, целует меня сначала в одну щеку, потом в другую. Он целует меня там, где лились бы слезы, дай я им волю, и это самое прекрасное, что со мной делал кто-то, кроме мамы. Меня вдруг переполняет чувство теплоты и надежности, которого я так давно не ощущала. Это ощущение того,