– Ни от кого. – Я сую записку обратно в рюкзачок.
Тебе же сказали.
Говорит ли она этим: «Вот видишь? Джек тебя не любит». Или же: «С чего это ты возомнила, что ТЫ сможешь пройти кастинг в группу «Девчата»?»
– Либбс, кто это написал?
– Тебя не касается.
– Но…
– Бейли, отстань. У меня все нормально.
– Похоже, с Джеком у тебя тоже все нормально.
– О Джеке я говорить не хочу.
Она резко захлопывает рот. Потом произносит:
– Не может у тебя всегда быть все нормально. И ни у кого. Я знаю, что ты привыкла к одиночеству, и знаю, что мне надо было лучше себя с тобой вести, чтобы ты не привыкла к одиночеству, но теперь-то я рядом и хочу, чтобы ты со мной поговорила.
В машине я прошу мистера Домингеса Бога ради включить какую-нибудь музыку, только я на самом деле не поминаю Бога, поскольку это лишь еще больше разозлит Бейли, а я и так чувствую, что слишком сильно на нее наорала. Первая песня, которую выбирает мистер Домингес, оказывается, конечно же, древней рок-балладой из семидесятых под названием «Любовь ранит». А если вы не знали, НИКОГДА ЕЕ НЕ СЛУШАЙТЕ, ОСОБЕННО ЕСЛИ У ВАС РАЗБИТО СЕРДЦЕ. У меня сразу же встает комок в горле, от которого невозможно глотать или даже дышать.
Через минуту после начала песни у меня по лицу текут слезы, но мистер Домингес и бровью не ведет.
В вестибюле школы я замечаю Джека. Его с двух сторон окружают Сет Пауэлл и Дэйв Камински, который смотрит прямо на меня, почти сквозь меня, пока Джек лениво проходит мимо, словно я невидимка.
Может, оно и так.
Как все остальные в его жизни.
Еще одна, кого он не видит.
Джек
Занятия группы, проходящей курс речетерапии, на сегодня отменили, потому что у мистера Левина какой-то там педсовет, и, если честно, я этому рад. Мне не хочется смотреть в глаза Либби, потому что я – жалкий трус, а именно это и свойственно жалким трусам – не смотреть правде в глаза. Я выхожу из школы с Камом, который бросает:
– Что вечером делаешь? Я слышал, Кендра сегодня у себя народ собирает.
Я могу представить себе сегодняшний вечер, словно он уже в разгаре – огромный дом Кендры, кишащий тявкающими собачонками размером с ботинок, Кэролайн и всю остальную компанию, треплющуюся о том о сем, все пьют, пока не отупеют (совсем).
– Братан, я все еще под домашним арестом. – Как будто бы я и вправду пошел бы, если бы смог.
Он начинает рассказывать мне очередную хохму про Сета, но, слушаю его вполуха, потому что подъезжает машина, и я гляжу, как в нее садится девчонка, которая может быть только Либби. Машина отъезжает, и я думаю: «Подними глаза, подними глаза». Но она даже не взглянула в мою сторону.