Во-первых… я готов пожертвовать любыми сокровищами, только бы еще раз услышать то, что Вы сказали мне накануне… хотя — раз уж мы поклялись быть искренними друг с другом — Вы могли бы сказать мне об этом и раньше. Во-вторых, до тех пор, пока теплится во мне жизнь, жестокой судьбе не погасить огонь, который зажгли во мне f.f. и фортуна. Ни один любовник не пылал таким чистым и жарким пламенем. Однажды этот огонь станет маяком для всего мира. <…>
Можете думать обо мне как о бесчестном человеке, можете не верить правде, однако придет день, и Вы поймете, что напрасно меня осуждали. Бывают времена, когда боюсь я не столько того, что Вы поверите наветам, а того, что и сами Вы так думаете. А если это так, надеюсь, что девиз, который прочитал я несколько дней назад среди Ваших бумаг, окажется истиной: quien quiere matar perro ravia le levanta [тот, кто убил собаку, сам впал в бешенство]. Можете спокойно сжечь все мои письма… оставьте одно лишь это послание в качестве залога того, что я Вам пишу.
Когда Лукреция жила в Меделане, а Бембо в Остеллато, влюбленные наслаждались романтическими свиданиями. Он вспомнил об этом в письме, отправленном 18 октября из Венеции. С тех пор как восемь дней назад он расстался с Лукрецией, не проходило и часа, чтобы он о ней не думал: «Часто вспоминаю… слова, сказанные мне, — некоторые на балконе, с единственным свидетелем — луной, другие — у окна, на которое всегда буду смотреть с радостью…»И все же Лукреция оказалась права, поставив диагноз: пыл ее любовника угас, а может, что более вероятно, возросло беспокойство по поводу собственной безопасности. Сохранившиеся письма Бембо, написанные им в том году, не менее пылки, однако в них он то и дело приводит причины, по которым не мог с ней встретиться. 25 октября он написал к «f.f.» с виллы своего отца в Нониано, что ему придется на два дня уехать в Венецию, после чего обещал ей вернуться,
…чтобы еще раз увидеть дорогую свою половину, без которой я не просто неполный человек, но и не существую вообще: ведь это не просто половина меня, но все, что я есть и чем надеюсь стать. Не может быть для меня судьбы более сладостной, не смогу завоевать я ничего более драгоценного. Остаток жизни проживу с одной мыслью: если два сердца бьются, как одно, то огонь любви будет гореть так долго, как сердца эти пожелают, и неважно, что небеса устроили против них заговор. А сделать это они смогут, потому что глазам посторонних не постичь их мыслей. Не в человеческих силах преградить дорогу, по которой идут они, потому что увидеть их невозможно.