Любоваться первенцем Альфонсо было недосуг: он уехал по делам, на этот раз к королю Франции. Надо было заверить его в своей лояльности. Дело в том, что в апреле понтифик наградил его золотой розой, да и с Венецией герцог примирился, все это могло вызвать у Людовика подозрения. Гонзага не навестил Лукрецию в отсутствие герцога, вместо этого он поспешил уладить отношения с Альфонсо, воспользовавшись рождением его наследника. Он срочно отправил своего секретаря, Бенедетто Капилупо, чтобы тот передал от него поздравления и заверения в братской дружбе. Альфонсо растрогался и сказал Капилупо, что он благодарен и охотно принимает поздравления и пожелания. Затем он пригласил Капилупо посмотреть на сына, попросил, чтобы при нем его перепеленали: пусть посмотрит на обнаженного младенца, «какой он красивый, и все у него так, как полагается». Строцци передал маркизу новые страстные излияния Лукреции и требование, чтобы Франческо Гонзага приехал к ней. Вместо этого Франческо отправил с одним из своих гонцов письмо, написанное рукой секретаря. В нем говорилось, что он по-прежнему болеет. Он не решался написать собственноручно: в те дни послания, написанные собственной рукой, считались доказательством интимных взаимоотношений. Зная, что шпионы в Ферраре не дремлют, он предпочитал диктовать свои письма секретарю. Тем не менее исчез даже такой безобидный документ, хотя многочисленные письма Лукреции хранятся в архивах Гонзага в Мантуе. (Писем ей от Франческо за 1518–1519 годы в архивах Эсте совсем немного.) «Не могу описать страстную привязанность к Вам мадонны Барбары, большей любви просто и быть не может…» Строцци продолжает: «Она любит Вас значительно сильнее, чем Вы предполагаете, потому что если бы Вы поверили в то, что я Вам всегда говорю. Вы относились бы к ней с большей теплотой, заверяли бы ее об этом в письмах и искали бы предлога с нею встретиться…» Строцци побуждал Франческо сделать все возможное и навестить Лукрецию, «…тогда Вы увидите, как сильно она Вас любит, Вы это сами поймете…»
Лукреция хотела задержать гонца, чтобы успеть написать ответ собственноручно, однако роды слишком ее ослабили. Она утверждала, что примирение с Альфонсо стало бы хорошим поводом для его приезда в Феррару и что до своего отъезда Альфонсо будто бы сказал, что ждет такого шага со стороны Гонзага. О своих чувствах она не могла заявить яснее: «[Она] говорит, что вы должны сделать это [примириться), потому что тогда Вы сможете свободно к ней приезжать». Противоречивые чувства обуревали Лукрецию: в одну минуту она хотела поторопить Строцци в дорогу, а в следующую — просить, чтобы он задержался и составил ей компанию. «В любом случае напишите ей, чтобы она не подумала, что Вы к ней охладели», — внушал Строцци маркизу. Это было последнее дошедшее до нас письмо Строцци… Отреагировал ли на него Гонзага, неизвестно. Впрочем, используя болезнь как предлог, он оставался в Мантуе, должно быть, все еще остерегался Эсте. Альфонсо в городе не было, зато Ипполито, враждебный и безжалостный, не трогался с места. Он часто навещал Лукрецию. Альфонсо, впрочем, вернулся из Франции на удивление быстро. 13 мая он поспешил к Лукреции и ребенку.