Тем временем Карл утратил контроль над ситуацией в Неаполе. Поначалу его приветствовали, потом возненавидели. Несмотря на безобразную наружность — «походил на монстра, а не на человека», как сказал о нем один из очевидцев, — Карл был падким до женщин. «[Он] отличался редкостным сладострастием, то и дело совокуплялся, при этом, добившись близости с одной женщиной, тотчас утрачивал к ней интерес и обращал внимание на другую…» — писал о нем другой современник. Солдаты его были ничуть не лучше: «Французы похожи на шутов, грязные и развратные люди… Их постоянно заставали в момент прелюбодеяния». Когда основная часть французской армии в мае покинула королевство и направилась домой, то унесла с собой не только добычу, но и сифилис, ужасную новую болезнь, распространившуюся по Европе подобно лесному пожару.
Французские войска, продвигаясь на север, приблизились к Риму, а Александр и Чезаре с девятнадцатью кардиналами, большим папским войском, миланскими и венецианскими отрядами совершили стратегическое отступление сначала в Орвието, а затем в Перуджу. Поняв, что, оставаясь в Италии, он ничего не добьется, а, напротив, будет изолирован и загнан лигой в ловушку, Карл вновь двинулся на север. В Форново на реке Таро он встретил войско Священной лиги под командованием Франческо Гонзага. Итальянцы одержали знаменитую победу, и, чтобы запечатлеть исторический момент, Гонзага заказал своему любимому художнику Андреа Мантенье[21] картину «Мадонна делла Виттория» («Мадонна Победы»)[22]. Факт остался непреложным — Карл бежал, оставив на поле боя награбленное добро, включая и альбом с портретами дам, благосклонностью которых он пользовался в Неаполе. В конце июня Борджиа вернулись в Рим.
Победу папа и его семейство отпраздновали в Ватикане, где Бернардино Пинтуриккьо закончил отделку апартаментов Борджиа (они существуют и поныне). В декоре явно прослеживаются испанские мотивы. Стены и потолок усыпаны эмблемами Борджиа — от короны Арагона, символизирующей королевский дом, расходятся устремленные вниз солнечные лучи и языки пламени, а мирно пасущийся вол превращен во вставшего на дыбы разъяренного дикого быка.
Дворцовые залы словно бы переносят в Испанию: облицованные плиткой полы украшены двойной арагонской короной, фрески Пинтуриккьо заключены в лепные цветные рамы, напоминающие работы мавританских мастеров Гранады и Севильи. На одной из фресок выделяется мощная фигура Александра, облаченного в мантию, расшитую драгоценностями. Повернутое в профиль лицо исполнено не одухотворенной отрешенности, а земных страстей. На фресках в соседнем зале Санти изображены дети папы — Чезаре, Лукреция и Хуан Гандийский.