От Джованни Сфорца благополучно избавились. Лето 1496 года ознаменовалось серией семейных визитов, отмеченных обычной пышностью. В мае вернулись в Рим Жофре и Санча. Александр и Чезаре, умевшие пустить пыль в глаза, организовали им торжественную встречу. Супруги въехали в город через Латеранские ворота, их приветствовали все кардиналы, командующий ватиканской гвардией с двумя сотнями солдат, послы Испании, Милана, Неаполя, Венеции, сенаторы, знать и именитые граждане Рима. Лукреция, опасаясь, что невестка затмит ее красотой, о которой была много наслышана, постаралась превзойти гостью пышностью наряда. Жофре и Санча подъехали к дворцу, откуда Александр, предварительно рассмотрев молодых в щель между ставен, спустился вместе с Чезаре, чтобы поприветствовать их. Вокруг имени Санчи витал ореол чувственности, и в описании, оставленном Скалонои, можно уловить ревнивые нотки, присущие окружению Борджиа:
На самом деле она не так хороша, как ее описывают. Госпожа Пезаро [Лукреция] намного красивее. Все ее [Санчи] поведение и жесты напоминают о покорности овцы, смиренно отдающей себя волку. С собою она привезла несколько дам, ни в чем ей не уступающих, симпатичное получилось стадо… Ей более двадцати двух лет, она природная брюнетка, с блестящими глазами, орлиным носом, очень искусно себя подает, и в желаниях ее, на мой взгляд, невозможно ошибиться…
О Жофре Скалона отозвался несколькими словами: «Смуглый юноша с длинными, слегка рыжеватыми волосами… лет четырнадцати-пятнадцати».
Поведение и репутация Санчи вызвали недовольство, так что в начале июня 1494 года каталан, управляющий дворцом Сквиллаче, счел необходимым сделать клятвенное заявление в присутствии дюжины свидетелей: «Я, Антоний Гурреа, утверждаю, что в семье князя Сквиллаче поведение дам отличается столь высокой честностью и благопристойностью, что лучшего и желать невозможно. В покоях принцессы не был принят ни один мужчина…». Жофре был слишком юн и неопытен, чтобы удовлетворить Санчу. Спустя несколько месяцев она нашла в Чезаре человека, больше соответствовавшего ее вкусам. С Лукрецией они очень скоро стали близкими подругами. Во время службы в базилике Святого Петра две молодые женщины шокировали папского церемониймейстера, когда во время долгой и утомительной проповеди забрались на хоры, предназначенные для каноников, смеялись там и болтали, подавая пример другим дамам.
В августе, когда из Испании приехал Хуан Гандийский, семья Борджиа собралась в полном составе. Двадцатилетний герцог разоделся в пух и прах: на нем был алый берет, расшитый жемчугом, камзол из коричневого бархата, сверкавший драгоценностями, черные чулки с вышитой на них эмблемой — золотой короной Гандии — и длинный турецкий плащ из золотой парчи. Не забыл он украсить золотой бахромой и своего гнедого жеребца, с каждым шагом которого раздавался мелодичный звон серебряных колокольчиков. Сопровождали герцога шестеро оруженосцев, включая мавра, разодетого в парчу и алый бархат. Двенадцать пажей следовали верхом на великолепных конях, а за ними — толпа карликов и шутов. Роль, которую отвел Хуану любящий отец, заключалась в сокрушении Орсини, которому не простили предательства в последние дни 1494 года. Влияние Орсини на Римскую Кампанию представляло серьезную угрозу независимости папства. Теперь же, когда глава клана Вирджинио со старшим сыном Джанджордано находились в тюрьме Неаполя, у Александра появился шанс. И стратегию, и момент он выбрал правильно, а вот с Хуаном, не имевшим военного опыта юнцом, серьезно ошибся. Александр поставил его во главе войска, хотя отвечал за все образованный, но слабохарактерный Гвидобальдо Урбинский, герцог Монтефельтро, главный капитан папских войск.