Вместо этого мы ходили друг к другу в гости. Помню, что чаще всего в выходные мы были в моей съемной квартире в Эсмонд-корте, а может, туда просто возвращает меня моя память, когда я вспоминаю семидесятые. Я знаю, что хотела проводить время вместе именно там, а не у него.
Мне больше нравилось, когда Харрисон оставался у меня, потому что я жила в квартире своего друга и она была лучше. Извините, но это так. За первый фильм мы все получали зарплату около 500 долларов в неделю. Я родом из состоятельной семьи (которая, однако, испытывала в последнее время некоторые финансовые трудности) и могла позволить себе снять хорошую квартиру, даже если бы не одолжила квартиру у Риггса, а у Харрисона дома была жена и двое детей, так что, чтобы обеспечивать их, он снимал самое скромное жилье, которое ему нашла студия. И когда возникал вопрос, к кому поедем, выбор скоро стал очевиден. Однажды, в один из тех редких случаев, когда мы все-таки ночевали у Харрисона, Марк и его вездесущий друг Питер заявились туда без приглашения. Было около одиннадцати утра, и выглядело довольно странно, что я там. Было ясно, что я не заскочила на поздний завтрак, потому что нигде не было ни булочек, ни яиц и мы не репетировали сцены. Харрисон пригласил Марка войти, вернулся за стол, где мы сидели, сел напротив меня, взял меня за руку и томно произнес:
– Мы помолвлены.
Это как прятаться в чистом поле – он как бы пошутил, что между нами что-то есть, но это не было похоже на правду – отличный прием, которым я пользуюсь по сей день.
Но еще я знаю, что сама точно не знала, чего хочу от отношений с Харрисоном. Я могла очаровать кого угодно – всех, кроме него. Эти слова я написала в одном из дневников, которые вела во время съемок «Звездных войн». Самого первого фильма, или четвертого эпизода. Дневников, которые я нашла совсем недавно, когда делала ремонт в своей спальне. Я просмотрела множество коробок, которые были спрятаны под половицами, как настоящий клад, и наткнулась на три исписанные тетрадки, которые я вела в то удивительное время и быстро забыла, что они вообще у меня были. И что они помогали мне сохранять остатки разума.
Когда я их прочла, меня потрясло то, насколько они необычные, и тогда же я задумалась об их публикации. (Я все еще рассматриваю эту возможность. А вы что думаете?)
Я вела дневники по двум причинам: во‑первых, я всегда их вела, примерно с двенадцати лет. Казалось, что меня это успокаивает: все, что хранилось в беспорядке у меня в голове, я помещала на бумагу, где оно причиняло меньше беспокойства. Прямо как в поговорке «не держи в себе», хотя, по-моему, так говорят про рвоту. Больше подходит пословица «Лучше пустой дом, чем злой хозяин». Не то чтобы записи в тетрадях помогали совсем освободить голову – пусть кто-то может со мной не согласиться, – но уже хорошо, что они спасали от перегрузки.