Все по распорядку, каждый день одно и то же. Подъем по крику дневального, потом пяток раз подъем-отбой для закрепления навыков быстрого одевания и выстраивания на взлетке. Оплошность или задержка всего лишь одного человека выливалась в наказание для всего отделения, взвода, роты. На таких начинали покрикивать уже из своей среды, норовили толкнуть в строю, ударить пока вроде бы невзначай, проверяя реакцию. Парень наблюдал, как всего за несколько дней между ними произошло расслоение. У девушек образовались свои компашки и свои заводилы, у парней свои.
Наглый Стас образовал с Жуком и Носом что-то вроде банды в их взводе. Андрей пропустил этот момент и несильно обращал на него внимание, он был немного заторможенным. Все-таки провел большую часть жизни на отдаленной ферме, где его семья была центром общества. Нет, они общались и играли с соседской ребятней, но в таком большом коллективе он оказался впервые. И девушки. Андрей стал замечать, что робеет с ними и не может себя вести так весело и беззаботно, как другие пацаны.
Сегодня утром Вика, белобрысая девочка, спавшая на втором ярусе над ним, не очень удачно приземлилась при подъеме. Она спрыгивала с кровати и чуть не подвернула ногу, растянувшись на мокром линолеуме, который дежурные помыли как раз перед подъемом. Андрей хотел спросить ее о самочувствии, но она не заметила его намерений и грубо оттолкнула боком от своей табуретки со сложенной одеждой.
Пол в казарме вообще почти не высыхал. Сержант заставлял наряд драить его целый день. Вообще многое было непонятно в этой учебе: зачем их учат ходить строем, маршировать, если сейчас так никто не воюет, зачем это бесконечное глупое физо, бег по кругу с утра и до обеда, не лучше ли учить их сражаться или проводить занятия по тактике?
Нет, занятия были, в основном разучивание статей устава. На несколько часов в день их загоняли в учебных класс, где они долбили статьи корпоративного устава для войсковых соединений. Офицер требовал, чтобы они знали свои обязанности на зубок в любое время дня и ночи. Обязанностей действительно было много, у Андрея сложилось такое впечатление, что они должны корпорации все, включая свою шкуру на сто лет вперед, а им никто и ничего не должен. Даже заплату не платили. Сообщил, что получат только после экзаменов за все два года сразу те, кто пройдет обучение. Тут, мол, вам и потратить их негде, да и целее будут. То, что пройдут обучение не все, стало ясно на четвертый день.
Когда их застроили на утреннюю проверку и сообщили, что из их роты два человека сегодня совершили побег, по строю заходили удивленные шепотки. Сержант призвал к порядку и сообщил, что беглецов поймали и казнят после завтрака. После столовой их застроили на плацу вместе с другими учебными ротами. С краю стояли два косых деревянных креста, где были закреплены за руки и ноги два их товарища. Офицер объявил, что за нарушения устава они приговариваются к наказанию, и махнул головой сержанту, тот подошел с железным прутом в руках и начал со всей силы ломать им кости на ногах и руках, стараясь перебить каждую конечность с одного раза. Зрелище было жуткое: один из парней сразу потерял сознание, зато другой жутко орал полдня, оглашая своими воплями весь плац, на котором дальше до обеда проводили занятие по строевой подготовке как ни в чем не бывало. Этому-то больше всего и удивился Андрей. Почему они все стоят и молчат, как бараны? Ведь такое могут сделать с каждым из них? И почему он ничего не делает? Андрей подумал и не находил ответа. Да, он боится, да, хочет жить, но… Скорее, его одолевает тупое безразличие, даже к самому себе.