– Это его жена, которую он сам там поселил, – говорит кто-то с дальнего конца стола, и я понимаю, что правда известна даже самым неродовитым лордам. Это говорит человек, настолько не пользующийся вниманием, что он почти стоит в толпе простолюдинов. – Это его жена, на которой он женился задолго до того, как его дед заставил его сойтись с вами. Это красотка Джанет Стюарт из Траквейра. Она жила как его леди, как и должно жить честной жене. Вот они вдвоем и веселились на ваши ренты да в ваших погребах и спальнях. Вы ему не жена и никогда ею не были. Вы – его честолюбивые мечты, его чертова жажда власти, жажда его клана. Он был женат на ней, уже несколько лет, женат, а не помолвлен. Он сделал вид, что берет вас в жены, и вы отдали ему все. А теперь вы хотите отдать ему Шотландию.
– Я не верю, – первое, что вырывается у меня из уст. Отрицать! Все отрицать! – Вы лжете. Где именно они жили вместе? Где проходили все эти пресловутые семейные увеселения?
– В замке Ньюарк, – говорят они один за другим. Они совершенно едины в этом, это не может не быть правдой. – Разве вы не заметили чисто подметенных полов и свежей соломы? Чистого белья?
– Джанет Стюарт выехала оттуда за день до того, как въехали вы, и оставила его чистым, как и полагается хорошей хозяйке.
– Она даже отдала ваши чулки в починку.
Я перевожу взгляд с одного рассерженного и раздраженного лица на другое. Я не вижу в них жалости, только ярость на то, что я позволила себя одурачить и хотела одурачить их. Я думаю, что на самом деле он предпочел мне Джанет Стюарт. Потому что, когда я уехала в Англию, он отправился прямо к ней. Пока я воевала с послами и одалживалась у Уолси, он был счастлив с ней, своей первой любовью.
Я не помню, как выхожу из зала заседаний лордов, как спускаюсь с холма, как проезжаю по крутой дороге до Холирудхауса. Я не помню, как спешиваюсь и знаком отсылаю своих фрейлин, чтобы дойти до своей спальни и оказаться в полном одиночестве в этих прекрасных комнатах.
Я укладываюсь в кровать, словно я опять стала маленькой девочкой, которая очень устала за день. Тихо входят фрейлины и спрашивают, не заболела ли я. Не желаю ли я отужинать вместе со всеми придворными? Я говорю, что меня одолели женские горести. Они думают, что я имею в виду кровь, но я действительно имею в виду истинно женские горести: когда женщина любит мужчину, который ее предает. Предает полностью и бесповоротно, мыслью, словом и делом. В намерениях и их исполнении, днем и ночью, и, что хуже всего, публично. Перед всем миром.
Мне приносят темный сладкий эль и горячий мед. Я не говорю, что мне это было нужно, что женские горести заставляют болеть сердце от ревности, обиды, зависти и злости. Я пью эль и запиваю его медом. Я велю им не пускать Арчибальда, мне нужно побыть одной. Я лежу на постели и позволяю себе плакать. Затем засыпаю.