Левой рукой он обнял кузнеца, а правой крепко сжал его локоть.
– Спасибо тебе за все, дорогой Ипполит Сидорович!
Вечером он сообщил Нагульнову и Размётнову о своем разговоре с Шалым, предложил немедленно сообщить в районный отдел ГПУ о появлении в хуторе Тимофея Рваного. Но Нагульнов, воспринявший эту новость с великолепнейшим спокойствием, возразил:
– Никуда сообщать не надо. Они только все дело нам испортят. Тимошка не дурак, и в хуторе он жить не будет, а как только появится хоть один из этих районных гепеушников, он сразу узнает и смоется отсюда.
– Как же он может узнать, ежели из ГПУ прибудут тайно, ночью? – спросил Размётнов.
Нагульнов с добродушной насмешливостью взглянул на него:
– Дитячий разум у тебя, Андрей. Волк всегда первым увидит охотника, а потом уже охотник – его.
– А что ты предлагаешь? – задал вопрос Давыдов.
– Дайте мне пять-шесть дней сроку, а я вам Тимошку представлю живого или мертвого. По ночам вы с Андреем все-таки остерегайтесь: поздно из квартир не выходите и огня не зажигайте, вот и все, что от вас требуется. А там – дело мое.
Подробно рассказать о своих планах Нагульнов категорически отказался.
– Ну что ж, действуй, – согласился Давыдов. – Только смотри – упустишь Тимофея, а тогда он утянет так, что мы его и вовек не сыщем.
– Будь спокоен, не уйдет, – тихо улыбаясь, заверил Нагульнов и опустил темные веки, притушил блеснувшие на мгновение в глазах огоньки.
Лушка по-прежнему жила у тетки. Крытая чаканом хатка – с желтыми кособокими ставнями и вросшими в землю, покосившимися от старости стенами – лепилась на самом краю обрыва у речки. Небольшой двор зарос травой и бурьяном. У Алексеевны, Лушкиной тетки, кроме коровы и маленького огородишка, ничего в хозяйстве не было. В невысоком плетне, огораживавшем двор со стороны речки, был сделан перелаз. Пожилая хозяйка, пользуясь им, ходила на речку за водой, поливала на огороде капусту, огурцы и помидоры.
Возле перелаза горделиво высились пунцовые и фиолетовые шапки татарника, густо росла дикая конопля; по плетню, между кольев, извивались плети тыкв, узоря его колокольчиками желтых цветов; по утрам плетень сверкал синими брызгами распускающихся вьюнков и издали походил на причудливо сотканный ковер. Место было глухое. Его-то и облюбовал Нагульнов, на другой день рано утром проходя мимо двора Алексеевны по берегу речки.
Два дня он бездействовал, ожидая, когда кончится насморк, а на третий, как только стемнело, надел ватную стеганку, крадучись вышел на улицу, спустился к речке. Всю ночь – черную, безлунную – пролежал он в конопле под плетнем, но никто не появился у перелаза. На рассвете Макар ушел домой, поспал несколько часов, днем уехал в первую бригаду, начавшую покос травы, а с приходом темноты он уже снова лежал у перелаза.