В Московии времен регентства царевны Софьи стрельцов всерьез опасались и шли им на различные уступки. По-хорошему за бунт 1762 г. их надо было бы наказать, чтобы впредь неповадно было, но те, кто выжил, были этому настолько рады, что, мало того, не подумали даже о массовых казнях, да еще и одобрили возведение на Красной площади памятного монумента в честь стрельцов, защитивших отечество во время смуты и искоренивших измену, в самый царский дворец пробравшуюся.
Софья терпела выходки стрельцов и их главы, пока это было ей на руку, однако настал момент, когда воевода Хованский, прозванный за длинный язык Тараруем-Пустомелей, совсем страх божий потерял. Он совершенно распустил подчиненных ему стрельцов, так что царская семья уж не чувствовала себя в безопасности в Москве, окруженной стрельцовскими слободами, прикармливал раскольников, обещая им помощь войска, ежели те захотят восстановить на Руси старую веру. Сам же Хованский, как поговаривали, искал верховной власти для себя и сына своего Андрея и использовал верных ему стрельцов с раскольниками-старообрядцами, чтобы власть Софьи пошатнуть, показать, кто в Москве главный хозяин…
Как мы видели по предшествующим событиям, это было Хованскому вполне по силам. Если бы не мудрость и женская хитрость Софьи, которую сам Симеон Полоцкий назвал «премудрой», отмечая редкое соответствие имени характеристикам носительницы. С раскольниками она, привыкшая «церковные книги читати и в отеческих свитцех мудрости искати» (С. Полоцкий) расправилась в ходе «прения о вере», легко обратив стрельцов на свою сторону: она обвинила их едва ли не в измене государству, обоим царям и ей, ими же потребованной правительнице. Главу раскольников Никиту Пустосвята она приказала казнить, прочих сослала подальше. Хованский и его сын Андрей были схвачены по обвинению в умысле на жизнь царей (главным доказательством сего богопротивного деяния были состряпанное И. М. Милославским письмо и распространившиеся слухи) и казнены 17 сентября, о чем стрельцам и сообщили. Софья и вся царская семья в это время благоразумно находилась не в Москве, уж очень гнева стрельцов обиженных опасались, поэтому в Троицкой лавре собиралось царское войско, сюда ждали ополченцев со всей России. Но те сразу смекнули, что остались без главы и защитника, и теперь уж лучше не норов свой проявлять, а покориться повелениям Софьи, главным из которых было «не лезть не в свои дела» (с подобной формулировкой мы еще встретимся позднее, в XVIII в.). Стрельцы прощения просили за смуту, шапки перед патриархом и царевной ломали и были прощены; окончанием смуты можно считать октябрь 1682 г., когда мемориальный столб, поставленный во славу бунтовщиков, был разрушен.