Чтобы перевести разговор на другую тему поинтересовался, как идут дела с приглашением тех иноземцев, коих я ранее "сосватал" Посольскому приказу. Оказалось, что Георг Бауэр уже в пути, причем, памятуя неудачу с миссией Шлитте, следует он совместно с посольством и в русских одеждах, так что есть надежда проскочить недружественные земли без проблем. Венецианского математика Джамбатисто Бенедетти, люди Висковатого нашли и пока обхаживали, как могли, однако тут Иван Васильевич то ли поскупился, то ли не слишком высоко оценил его полезность, но годовое жалование ему предложили вчетверо меньше чем обещанное Агриколе. Тарталью найти не вышло, а миланский профессор Кардано от разговора с московскими дипломатами вежливо уклонился.
А вот в отношении врачей посланцы думного дьяка развили весьма бурную деятельность по вербовке. Нимало не смущаясь, они начали подбивать клинья к Коломбо[25] в Риме и к Фаллопио[26] в Падуе. Услышав имена объектов вербовки, я едва не захлебнулся вином, и с трудом сдержав улыбку, посоветовал Ивану Михайловичу, не мелочиться, а сразу заняться переманиванием Андрея Везалия[27] и Бартоломео Евстахия[28]. Глава посольского приказа естественно смысла шутки не понял и энергично кивнул, записав названные имена. Думаю, собрать весь этот террариум под одной крышей будет нереально, хотя если получиться, результат грозит оказаться непредсказуемым: то, что они друг с другом заново переругаются и так понятно, но зато дух конкуренции будет на уровне -- может чего толковое и выйдет.
В очередной раз свернул тему и спросил Висковатого, что за важные дела не дали нам с ним переговорить днем, ежели конечно сие не государева тайна. Дьяк почесал затылок, прикидывая, а затем поведал, мол, особой тайны в том нет, половина Москвы уже о том судачит. Явилось де божьим людям знамение, что будут вскоре мор и глад, егда дошло сие до государя, сам дьяк подле оказался, ино ему сие имати. Послал ярыг поспрошать, не крамола ли то дружков Матвейки Башкина, внеже в подклети ноне сидит, до розыска. Токмо юроды невесть что плетут, мол, спустился ангел горний в печали и рубище, да глаголил истое: быть третьего году гладу и мору. Мол, знамение сему -- зарядят дожди великия во время жатвы, да мороз жито побьет и множество народа от глада изомроша по всем градам[29]. Не в первой чай, говорят, авось и ноне обойдется. В общем, как я понял, моя попытка не особо удалась.
Перевел разговор на Башкина, спросив, кто, мол, таков и чем отличился, да так что в холодную угодил. Саму эту историю отчасти я знал, но без деталей, впрочем, как историки моего времени. Особенно врезалось в память то, что Висковатый схлопотал в процессе расследования этого дела изрядное наказание -- трехлетнюю епитимью[30]. Не стоило ему вообще не заикаться о новых иконах, потому как это косвенное обвинение в адрес митрополита Макария, а при таком раскладе результат практически предсказуем. Конечно, трехлетнее отлучение от причастия не смертельно, но для православного той поры довольно неприятно -- вроде поражения в правах, как это было принято в сталинские времена.