— А спрашивал этой перестукивалкой на каком языке? — Поинтересовался Мих.
— На аховмедском. Я умею на нем бегло разговаривать, знаю несколько их обычаев, отец научил, — сразу пресек дальнейшие расспросы Меркулов. — Еще вопрос: Толмачевский переулок, один из самых проходных, после смерти аховмедца вдруг пустеет. Это на закате! А ведь Захожая слобода…
— Стоит до утра, — закончил известную в народе присказку орчук.
— Именно. Знают, кто это сделал, точно знают, но очень боятся. Ладно, с этим мы еще разберемся. Есть у меня пара идей. Вот только посмотрим, что там с Рее Ол Дейном. Человеческое тело, то есть, тело всякого существа, даже после смерти может многое о себе рассказать. Или ты противишься мертвым?
— Да бог с вами, господин, чего их противиться? Покойники самые незлобливые существа, что аховмедец, что человек. Другое дело живые. Вот кого опасайся. Я к другому. Покушать бы чего, господин. Вы не думайте, мне Его высокоблагородие Константин Никифорович авансу дал, я заплачу.
— Да, признаться, несколько забыл о еде, — смутился Витольд Львович.
— Вы, господин, не обижайтесь, я орчук простой, но вам бы с едой как раз дружить надобно. Любую пищу, что пожирнее, понаваристее, похлебки разномастные, каши явствовать. Мясо, опять же, но не жареное на катайский манер, когда весь сок из него выходит, а в супе, чтобы с бульоном. Можно картошку попросту отварить, натереть чесноком да зеленью посыпать…
— Понял, понял, — нетерпеливо отмахнулся Витольд Львович, раззадоренный рассказами орчука, вследствие чего у Его благородия призывно заурчала утроба. И правду ведь, почти ничего не ел сегодня. — Но сначала в морг, а то чего доброго замутит еще.
— Вы зря это, господин, я не впечатлительный. Бывало и в мертвецких подрабатывал: мыл, убирал…
Они выкатились из Захожей слободы, пересекли Яулу, с ее вечно темными и дурно пахнущими водами, и оказались обратно среди людей. Ровным счетом ничего не изменилось, скорее уж тебя здесь могли приголубить сталью чаще или на худой конец попросту утянуть что из кармана, однако ж извозчик заметно успокоился. И сам орчук чувствовал себя «там» в стесненном расположении духа. Попривык он к людям, а те, хотя зачастую и шарахались его, но видев, что Мих смирный да не буйный, постепенно привыкали.
— Ваше благоро… господин, у меня к вам вопрос один.
— Говори, — кивнул Меркулов.
— Уж больно интересно, — признался Мих. — Я об магии слышал, конечно. У орков она шаманская, у катайцев с джиннами связана, я аховмедцев с кровью. А вот о людской…
— Что ж, — Витольд Львович нахмурился, раздумывая с чего начать. — Про Ковчег ты уж слышал поди?