Уже осталось жить немного,
Быть может — годы, может — дни.
Вдруг оборвется путь-дорога,
Погаснут яркие огни.
Но кто предскажет мне кончину?
Нет, предсказать ее нельзя…
Каких цветов мне на могилу
Положат дети и друзья?
То будет голубой подснежник,
Или фиалка, иль жасмин?
Иль ранней осени предвестник
Красивый пышный георгин?
Или ромашка, иль гвоздика,
Иль скромный синий василек?
Иль запоздалый вереск дикий,
Иль яркий желтый ноготок?
А если я уйду в годину,
В какую рождена была?
Останется пустой могила,
Вся от снегов белым-бела.
Так и вышло. Когда дети и внуки Неонилы Матвеевны добрались в Синичино, дороги уже были занесены. А цветы на могилу легли искусственные, мертвые, никому не нужные, никого не утешившие.
«Неужели и я тоже уйду? — спросил себя Туманов. — Как можно? Это же несправедливо, если все останется, а меня не будет. Не хочу! Не хочу!»
Приволакивая ногу, Шаман предпринял еще один разведывательный рейд, но на этот раз Туманов не просто дал понять, что не спит, а сел на нарах, готовый вскочить и расправиться с тем, кто имеет наглость угрожать его жизни. Наверное, его лицо было страшным в предрассветных сумерках, потому что Шаман резко изменил курс, притворившись, что встал по нужде.
Весь дрожа от избытка адреналина в крови, Туманов упал на койку и долго лежал неподвижно, прислушиваясь к бешеным толчкам сердца в груди. Еще никогда он не понимал столь отчетливо, что способен убить человека. Голыми руками. Не вступая в дискуссии, не пытаясь избежать прямого столкновения.
«Если Андрей не вытащит меня отсюда, то случится непоправимое, — размышлял Туманов, пользуясь последними минутами покоя перед подъемом. — Сколько еще ночей я смогу провести без сна? Одну? Две? Черт, как же быть? В один прекрасный момент я просто отрублюсь и уже не проснусь. Успеет ли Андрей? Встретился ли он с Соболевым?»
Эти и другие мысли не давали Туманову покоя до полудня, когда его не просто вызвали, а повезли на допрос — на сей раз Перепелицын решил принять его в собственном кабинете.
— Плохо выглядите, Вадим Петрович, — сказал он, присмотревшись.
— Не на курорте, — пожал плечами Туманов. — Вы, кстати, тоже осунулись. Забот много?
Подспудно он надеялся услышать какой-то намек, что главный прокурор уже проявил интерес к делу об убийстве Никольникова, но просчитался. Перепелицыну определенно не понравился панибратский тон подследственного.
— Забота у меня одна, — отчеканил он, бесцельно перекладывая предметы на письменном столе. — Изолировать общество от преступных элементов. Главным образом, от убийц. Поэтому выход у вас один. Дать признательные показания и чистосердечно раскаяться.