Прочитав это объявление, я решил, что если мне не удастся встретить себя днем, то к вечеру я точно найдусь на этом сеансе. А пока был шанс застать себя в других местах, где я появлялся в течение дня, решая как всегда множество вопросов. Преимущество моего поиска заключалось в том, что я никогда не смотрю на часы, так как остро чувствую время, ориентируясь даже по движению солнца с точностью до одной тысячной секунды.
Восстанавливая в памяти весь свой день 5-го числа, я подошел к двери одного из пражских ювелирных магазинов. Только я поравнялся с выходом, как дверь отворилась, и на меня буквально налетел офицер австрийской лейб-гвардии, который пятился задом, галантно открывая перед дамой дверь. Красавец офицер, похоже, был в ударе – покорял свою спутницу подарками и услужливым расшаркиванием. Довести даму от ювелира до кареты ему помешало мое появление на их траектории движения. Конечно, как представитель высшего сословия, я не мог стерпеть такой грубости, поэтому воскликнул, применяя для убедительности своих слов лексику двадцатого века:
– Эй ты, баран, куда прешься своим толстым задом?!
Офицер опешил – какой-то местный аристократишка пытается хамить ему, льву самой сильной в мире армии, держащей в страхе пол мира! Такого просто быть не может – или перед ним стоял дурак, или высокопоставленная персона. Офицер, похоже, остановился на первом варианте.
– Что вы изволили заметить, господин клоп? – хмыкнул он, демонстрируя мне свой грозный взгляд. Конечно, со стороны ситуация выглядела нелепо – бравого офицера задел какой-то сопляк, вышедший на улицу, показать себя с болтающейся шпагой на боку, которую он и носить-то не умел.
– Пойдем, Франц, – позвала его дама, вмешиваясь в разговор, – не обижай мальчика.
Девушка была очень красива – элегантная фигурка, чрезвычайно узкая талия и высокая грудь, удивительной белизны лицо, на котором проступали черные дуги бровей и чуть раскосые глаза, поражающие своим ярко-голубым цветом; ровный тонкий нос, точеные, словно созданные художником губы. За таких красавиц мужчины предавали родину, резали своих друзей, разорялись в пух и прах, становились безумными и гибли, иногда даже не получив взамен обещания быть любимыми. Я понимал чувства бедного Франца, который, уже было, хотел простить меня ради своей дамы, но не тут то было, у меня же свои интересы.
– Франц, ты ступай, но предварительно попроси у меня прощения, а после я отпущу тебя к твоей милашке, – беспечным тоном придурка сказал я, делая вид будто поверил, что офицер может меня бояться.