Аргон сдерживал дикий пожар в своей груди. Он не помнил, как сокол приземлился на знакомой земле, в окружении знакомых домов, лиц. О н не помнил, как Ксеон спрыгнул с птицы, снял Рию. Он помнил лишь, как с его языка сорвался яростный рык, как его ноги ударили птицу по бокам, и как он вновь взмыл в серое небо, стиснув до скрежета зубы.
— Аргон! Громко позвал друга Ксеон и вытянул перед собой руку, но тот уже парил над землей и несся навстречу возмездию.
В его зеленых глазах горело безумие, а сердце стучало так бешено, что ребра кололо. Предводителю казалось, из его тела торчат гигантские шипы. Р аны не затягивались, и они кровоточили, становились все больше и глубже. Но ему не было больно… Аргон ничего не чувствовал, только горячее, безрассудное и неукротимое желание причинить боль тем, кто причинил боль его семье. Он не видел облаков и не ощущал прикосновение ветра.
Аргон смотрел вперед и прожигал изумрудным взглядом тропу перед собой.
Он доберется до Алмана Барлотомея, он точно знал. Он прилетит в его замок, снесет голову каждому, кто окажется на его пути, и он посмотрит королю Вудстоуна в глаза, ведь у Аргона глаза удивительно похожи на глаза отца. И, умирая, Алман бы увидел человека, восставшего из мертвых. Он бы увидел Эстофа из Дамнума и молил бы его о пощаде.
Нет.
Никакой пощады.
К черту последствия, к черту логику! Алман Многолетний отнял у него отца. Самого дорого человека. Человека, которого Аргон любил безвозмездно, человека, на которого он хотел походить, человека, без которого жизнь не имела смысла. Отец не говорил, что тоже его любит, но он любил. Аргон знал об этом и без слов. Он вообще понимал отца без слов. После смерти матери остались лишь они: отец и сын, сын и отец. А теперь и его не было.
Отца больше не было.
Аргон свирепо зарычал, сжав перья птицы, и сокол взмахнул крыльями, перемешав в небе облака и дым, и полетел еще быстрее, словно стрела, пущенная к звездам.
Когда перед предводителем показался край арборского леса, он оскалился. Осталось совсем немного, совсем чуть-чуть, а потом он доберется до Осгода Беренгария и выпустит наружу его кишки. Он подарит кишки Алману, чтобы тот полюбовался окровавленными и наверняка сгнившими внутренностями своего лучшего воина. Может, скормить их ему? У короля Вудстоуна неплохой аппетит. Он набивает свое брюхо вином, мясом, золотом пока люди вокруг него голодают и умирают в агонии, пока жены развивают пепел своих мужей по ветру. Алман давно заслуживал смерти, нужно было раньше занести клинок, когда отец был еще жив. Почему же они не восстали раньше? Почему довольствовались украденным, а не требовали справедливости? Свободолюбивый народ, который никогда и ни перед кем не приклоняет колени. Глупцы! Они тоже падали на колени. Но сломленные и покинутые.