Был один случай, когда нас после Рогачёва, после рейда, перебросили под Быхов, чтобы там наступать, но случился такой необычный даже не снегопад, а снеговал — валило несколько суток кряду. Из-за этого наступление отменили. Все дороги завалены снегом, танки пустили на их расчистку, продуктов у нас уже нет, потому что их подвезти нельзя. И мы почти неделю жили на так называемом «диетическом» пайке. А из чего состоял этот паёк? На кухне были мешок сухарей и несколько банок американской тушёнки, больше ничего. Брали снег (его, ещё не закопчённого боями, было в изобилии), растаивали в кухне, кипятили воду, открывали одну банку консервов американской тушёнки — получался бульон. На 100 л воды одна литровая банка — представляете, какой бульон? И один сухарь. И вот, пожалуйста, котелок тебе этого бульона и одни сухарь в сутки, и всё, больше ничего. Так это потому, что обстановка была такая, это не потому, что нас морили голодом, а потому что обстановка не позволяла.
Иринчеев Б.: Александр Васильевич, извините, что долго вас спрашиваем, но ещё раз, возвращаясь к этому злосчастному сериалу «Штрафбат», который, к сожалению, многим мозги отравил. Там, во-первых, штрафной батальон состоит из заключённых ставшего модным солженицынского «ГУЛАГа», и там ещё изображён священник православный, который каким-то образом в этом батальоне появляется и из «Максима» немцев, поливает. Какое было отношение вообще к вере в штрафбате, люди же были и пожилые, и те, кто ещё, возможно, родился во времена Российской империи, при царе, крещёные. Понятно, что вы уже были молодой человек, советский человек, но там же были и пожилые. Как к этому относились?
Пыльцын А.В.: Я вам так скажу: штрафбат-то офицерский, а офицеры, как правило, были кандидаты в члены партии, члены партии с большим стажем, воспитанные в определенном духе атеизма, и таких открытых проявлений религиозности не наблюдалось. Может быть, в армейских штрафных ротах и были, потому что там были рядовые, кто-то из них вчера был колхозником, позавчера он был, может быть, лесником или охотником — кто их знает, каким образом в нём жила или теплилась эта вера. Там эти проявления были возможны. У нас они не проявлялись. Может быть, у кого-то и были подспудно такие верования, но я, например, крещёный человек, крестили меня почти в 5-летнем возрасте, я помню хорошо весь этот процесс. Но меня, как и всех детей в нашей семье, не приучали молиться, у нас это не было принято. У меня бабушка была набожная настолько, что у неё и иконы, и лампада висела перед иконой, и она молилась дни и ночи. У нас в семье мама была неграмотная, и вот я её начал учить грамоте (по-моему, я уже учился во втором классе), потому что сам-то уже умел, и посоветовал: ты иди в ликбез, в школу. Мама до посещения ликбеза тоже икону держала, но когда она пошла в ликбез, видимо, там кроме грамоты им внушали и атеизм. Когда, видимо, дошло до неё, что икона-то у неё висит зря, она же не каждый день, не каждый вечер молится, поэтому она икону эту отдала своей матери, бабушке нашей, и у неё эта икона висела, и она молилась, а мы нет. Я до сих пор не молюсь и не понимаю тех, кто с переменой власти стал вдруг архиверующим — вот стоит он «подсвечником» со свечкой в храме, демонстрирует свою религиозность, что ли. А ведь он тоже, скорее всего, неверующий, только демонстрирует свою мнимую веру. Верить надо, прежде всего, в справедливость, верить надо в чувство товарищества, верить надо вообще