— Уходим, — тихо произнес я и уже тише, так, что сам себя еле услышал, добавил: — Простите.
* * *
Ночь в лесу прошла спокойно. Выбрав одну из опушек, встали лагерем. Априя беззвучно глотала слезы, Ви разрывалась между желанием немедленно бежать домой к родителям и желанием остаться со мной. Настроение у всех было паршивым, лишь эльф в нашей компании выглядел невозмутимым, впрочем, о его эмоциях судить сложно, он немногословен.
Уже за полночь сдалась старушка, свернувшись на подстеленном лапнике, провалилась в тревожный сон. У костра остались мы с эльфом. Ви, пристроив голову у меня на коленях, давно спала, словно щеночек, вздрагивая всем телом.
— Ты странный ребенок, Уна. — Леофоль буравил меня своими глазищами, подбрасывая веточки в костер. — И не кори себя, есть вещи, которые выше понимания и наших желаний. Все сделано верно, ты поступил верно, нельзя остановить лавину взглядом.
— Я понимаю. — Я погладил по голове девочку, отчего она улыбнулась во сне. — Но разве от этого понимания будет легче? Нет.
Вскоре я и сам уснул.
Поутру встали с предрассветным туманом, вновь раздув потухший за ночь костер, подкрепились из припасов эльфа. Помятые, невыспавшиеся, немногословные и подавленные, мы ждали, когда солнце наконец-то войдет в зенит, прочно выходя по центру небосвода.
— Я покидаю вас. — Леофоль быстро доел, собирая нехитрый свой багаж. — Дальше наши пути расходятся.
— Спасибо вам, господин эльф, — поклонилась старушка. — Если бы вы не предупредили, даже не знаю, что бы стало с нами.
— До скорого. — Я не особо за ним смотрел, целиком погруженный в свои мысли.
— Ты думаешь, мы еще увидимся? — Эльф замер, как-то странно на меня глядя.
— Мир тесен, — дежурно выдал я.
— Мир — огромен. — Он улыбнулся. — Он не кончается этим лесом.
Я смотрел за его сборами, за тем, как он скользит и двигается. Грациозный, утонченный, он появился в моей жизни в один из трудных ее моментов. Прощались недолго, молча кивнув друг другу напоследок. Вскоре мы сами стали собираться в дорогу.
До окраины, граничащей с домом Априи, добирались часа три, подойдя к месту уже к полудню.
Дальнейшие события я плохо запомнил. Много боли, море, заливающее утратой и горечью какой-то непонятной обиды, захлестывало меня с головой. Больше половины деревни не пережило этой ночи.
Дед Охта лежал обгорелым куском мяса на пороге сгоревшего дома с распоротым животом, вывалив пунцово-синие внутренности на землю. Люди, немногие оставшиеся в живых, серыми безликими тенями ходили по пеплу, не находя себе места. Плач, истошные крики боли, стоны умирающих. Все смешалось, давя на мои плечи, заставляя пригибаться к земле и наполняя руки дрожью. От всего этого самому хотелось выть во весь голос, это было страшно, так страшно и отвратительно гадко, что даже идти куда-либо было выше моих сил, ноги подогнулись, я упал на колени, чувствуя, как дорожки слез бегут по лицу.