– Да зачем же себя обрекать на одинокость-то? – робко перебила её Настасья. – Ты молодая, сильная, не кривая какая-нибудь и не колченогая. И парней вокруг прорва. Выбирай – не хочу.
– Но и ты, Настенька, до двадцати четырёх годков сидела в девках, Семёна своего дожидаючи. Могла бы, наверное, за кого другого замуж пойти. Так вить?..
– Та-ак, – согласилась Настасья. – Но…
– Чё «но»? – перебила её Мавра. – Чё?.. Знать никто тебе не был нужен, окромя Семёна, так какого же ляда я должна идти за кого попало? Не хочу и – всё тут. Лучше уж так вот, одна буду. А коли Авдотья так со мной поступила, то я на мальчонку имею полное право.
– Да как же она поступила и как же она могла ослушаться тятеньку? Где ж это видано, чтобы ослушаться?
– А как ты сама никого не хотела слушать? И тятенька с маменькой поотстали от тебя, иль я чё-то не то говорю?..
– Всё то, всё то, Мавруша.
– Во-от видишь, и ты соглашашься. Значит, я права.
– Дак ты ко мне пришла только для того, чтоб утвердиться в своей правоте? – догадалась наконец Настасья.
И отрезала:
– В опчем, дорогая сестрица, поступай, как знашь, тока меня в это не впутывай. Не могу я согласиться с тем, чтоб дитёнка от матери родной отымать. Не могу!
– Костя – мой дитёнок, как ежели бы я сама его родила! – крикнула Мавра.
– Думай, как знашь, я тебе не потатчица.
С тем Мавра и ушла.
В старину всяк был набожен, а Мавра будто свихнулась. Одевалась во всё тёмное, даже в жару не снимала с головы повязанного на старушечий манер платочка.
Как в девках была проворной да работящей, так до конца своих дней и тянула лямку вековухи: кому огород полола, кому картошку копала, а то и подряжалась с мужиками косить сено. Зимой – шла в няньки.
Мало-помалу женихи, какие были, – поотстали, охотников до «сладкого» отваживала по-своему круто.
В праздник – она в церкви первая. Последнюю копейку на свечку снесёт, дольше других бьёт поклоны, молится за упокой души каждого умершего родственника.
Даденная Матери Божией клятва – никогда не выходить замуж, не оказалась последней, а последняя дадена была уже себе самой – отнять у Авдотьи сынка Костю и вырастить мальчонку самолично. Любыми путями, пускай даже вопреки Божьим заповедям.
Первый раз она пришла своими ногами в Иннокентьевск, подманила к себе игравшего во дворе трёхлетнего мальчонку, схватила в охапку – и вон из посёлка. Хватилась Авдотья сына, кинулась искать, и хорошо, что видевшие Мавру люди подсказали, где искать.
Отняла мать сына у сестры, а через какое-то время история повторилась.
Старшая сестра и ругала обеих, и жалела также обеих. Обе же шли к Настасье жаловаться друг на дружку.