— И что потом?
— Что-что? Накатались и бросили их в поле, в другой деревне. Как дети малые. А нам каково?
— И что дальше?
— Сначала лошадей нашли, а потом и парней. Дело подсудное. А наш председатель колхоза с ними по-мирному разобрался. Они потом нам неделю лошадей помогали пасти.
— Эх, я бы тоже угнал! — сказал я. — Вскочить на коня да галопом по степи… Мечта!
— Санёк, поедем летом ко мне в деревню. И в ночное возьму, и покатаешься. Нам помощники лишними не будут.
— Где ж у тебя размещаться? Вас самих как семян в огурце.
— Да хоть в сарае, хоть на сеновале, места хватит. Только бы мне эту дрянь металлическую спровадить наружу! — вспомнил Валера про своего внутреннего врага. — Саня, а ты шел бы по своим делам. Что меня караулить? Я успокоился уже.
Тут в дверь заглянула Лидунчик.
— Больной Чемалдин, срочно на контрольный рентген! — проговорила она строго и сразу исчезла.
— Ну вот, как раз и пройдемся, — сказал я, поднимаясь со стула.
Я подошел к окну, ожидая, пока Валера соберется на рентген, и удивленно присвистнул. Квартал пятиэтажек накрыла шевелящаяся лавина кумача, красных колыхающихся флагов. Город Калышин был готов к празднику.
— Валера, уже флаги повесили. Погуляем послезавтра!
— Говорят, нашей спецгруппе выдадут форму физкультурника, своей колонной пойдем на демонстрацию! — похвастался Чебурек.
— Валерыч, ты бы видел, какие нашим девчонкам юбочки дали! И футболочки розовые! Только мы с Борей Горбылевским неохваченными остались.
— Без юбочек пойдете? — засмеялся Валера и тут же, схватившись за живот, потянулся к больничному судну.
Я решительно направился к двери.
— Сандрик, ты пошел?
— Я воздухом подышать. В коридор ненадолго. Ты уж тут сам, Валерыч. Зови, если что.
Я вышел из бокса и вперился глазами в коридорное окно. На большущий пирамидальный тополь напротив сел удод и принялся голосить: «Уп-уп-уп!» Он был яркий, разноцветный: туловище — из переливающихся лиловых и бирюзовых перьев, голова светло — желтая, а крылья почти черные.
«Уп-уп-уп!» — снова некрасиво захохотал он.
«Вот надо же, такая красивая птица, а с названием и голосом не повезло», — подумал я и прямо спиной почувствовал, что дверь бокса отворилась. Я оглянулся. Ко мне, шаркая больничными шлепанцами и поправляя на ходу казенную пижаму, как скороход, несся Валера.
— Вышла! — счастливо произнес он, торжественно доставая из кармана носовой платок и разворачивая его.
На небесно-голубых клеточках сатина сияла, радуясь свету жизни, игла.
— Поздравляю, Валера! Всё, иди к Игорю Владимировичу с докладом, — сказал я. — Меня тошнит, качает, и я иду домой.