— Вот что, Купи-Продай… На пересадке кожи скальпированной раны черепа будешь ассистировать. Колокольчику, — бросил мне Олег Иванович свое решение, как шубу с барского плеча. «Колокольчиком» он называл Сашуру.
Уже больше месяца прошло с того дня, как привезли в травматологию эту девушку с завода. Ее затянуло в станок, всю изуродовало. Да еще скальпированная рана черепа. Я вспомнил, как сидел после операции около не подающего никаких признаков жизни тела. Как понесся за медсестрой, когда Сашура (тогда я еще не знал, что буду ее так называть) вдруг шевельнула рукой и попыталась приподняться. Как потом каждый день приходил к ней в палату. Да и сейчас, перейдя в хирургию, забегаю к ней частенько.
— Олег Иванович, неужели доверите?
— Что ж не доверить проверенному бойцу. А сегодня мы с Игорем Владимировичем освобождаем тебя от практики. Идет?
— Идет.
Я пожал протянутую руку и пошел к лестничной площадке. Сердце колотилось как сумасшедшее. На пересадке! Ассистентом! А если не получится, а если что-то пойдет не так? Это ж какие точные и ловкие руки надо иметь!
— Ладно. Прорвемся! — вслух сказал я сам себе и побежал в раздевалку.
На День Победы с самого утра солнце жарило, как в июле. Наш сосед, фронтовик Кузьма Хромой, приходивший к отцу за коловоротом, посетовал, вспоминая:
— Во палит! На хронте, в сорок втором, вот так же палило. Мы недалече от Волги стояли. Прям в одежде в воду сиганем, глядь — уже опять гимнастерка суха!
— Саня-а-а! Санёк, выходи! — услышал я крик и свист, доносившиеся с улицы, и побежал к воротам.
У калитки стоял мой друг Боря Горбылевский.
— Жара какая! Айда на залив купаться!
— Пошли! — обрадовался я. — Только спички захвачу. Костерок разведем.
— Саня, да у меня есть, — хлопнул по карману штанов Горбыль и задел плечом ветви отцветавшей яблони, которая тут же ссыпала на него полведра лепестков.
— Да что у вас за яблоня такая, — проворчал Борька, стряхивая с себя белую чешую, — каждый год одно и то же!
— Боря, так я готов, погнали, — сказал я.
Мы дошли нижней улицей до асфальтированной дороги, перебежали ее и оказались у крутой длинной горы. Скользя и притормаживая, чтобы не скатиться кубарем, спустились по ней в широкую низину. Здесь в ямках еще стояла вода, а на высоких участках уже было сухо и травянисто. Большое дерево лоха покрылось свежей сизо-зеленой листвой, кусты боярышника, который у нас все называли «барыня», и купы ракитника выглядели совсем по-летнему.
Миновав низину, мы пошли дальше, по привычной нам узенькой тропе «сломай ноги», в скользких ямах и буграх, пока не добрались до песчаного берега залива. Залив был небольшой, правым рукавом он соединялся с бескрайней водой волжского моря.