— Хорошо кормите, — пошутил я.
— Ох, намучились мы с ним! Сосательный рефлекс вообще отсутствовал. Кормили внутривенно.
— Куда колоть-то? Ручки-ножки как прутики, — сказал я, наблюдая за Кваком.
Выражение личика, почти неподвижного, если вглядеться, все-таки менялось: казалось, малыш вслушивается в наши голоса напряженно и настороженно.
— В головке вены находили, кололи. Потом думали желудочный зонд ставить. А я накануне ночью дежурила, кормила орунов наших, взяла да и попробовала дать Кваку бутылочку. А он как ухватил и давай сосать. Вот и обошлись без зонда… Да, Квак? — обратилась она к младенчику. — Ты у нас такой!
В бокс заглянула Нелька.
— Сандрик, ты где застрял? Мы все на роды отправляемся.
— Все сразу рожать идете? Но я тут пас, — развел я руками. — Что не могу, то не могу.
Лиля-леденец захохотала, запрокинув круглое лицо.
— Октябрина Ивановна сказала всем быть в родовой палате, — сердито прошипела Нелька и прикрыла дверь.
— Я бы лучше здесь остался, Лиля Леонидовна, помог бы вам.
— Иди, иди. Раз Октябрина Ивановна «всем» сказала…
Но я все не мог расстаться с моим мальцом.
Инкубатор открывался через верх. Лиля-леденец подняла стеклянную дверцу, поменяла на Кваке широкий подгузник, сооруженный из многослойной марли, и ловко обвила «могучие чресла» Квака коричневатой стерильной пеленкой.
— Во как у нас ноготочки подросли, — сказала она. — А то пальцы почти голенькими были.
Я удивился ювелирно отточенной, словно на специальном станочке, формой каждого ногтя. И казалось, что каждый ноготок потом еще долго шлифовали. Они были просвечивающе-розового перламутра, размером — даже не знаю, с чем сравнить этот размер, — миллиметра три примерно…
Когда я наконец пришел в родовую, роженица уже разрешилась от бремени. Акушерка как раз измеряла младенца.
— Как из пулемета! — ворчала Октябрина Ивановна, так как роды пошли слишком быстро. — Ну нельзя же так!
Мать младенца улыбалась синими губами, лицо было бледным, глаза закрыты. Ей роды быстрыми явно не казались.
Перед уходом домой я заглянул к моему мальцу. Он спал, часто вздрагивая, как кутенок, недавно отлученный от матери-собаки и спящий в коридоре на отдельной подстилке.
А ведь я мог его и не увидеть никогда!
День следующий был жарким с самого утра. Мы с Борькой шли и рассуждали о лишениях, которые переносим. С бугра, по которому мы поднимались, чтобы вырулить на асфальтированную дорогу, было видно Волгу. Эх, как она звала нас!
Мы брели не спеша, окольными путями, через парк Погибших воинов, через городской парк. Изучили афиши у кинотеатра «Дружба» и только потом свернули на Советскую улицу, где стоял двухэтажный, беленный голубой известкой роддом № 1. Бывший купеческий особняк конца девятнадцатого века внутри был мрачноват.