— Это очень серьёзно, Елена Владимировна, — говорила Манана Арчиловна. — Мальчик, без сомнения, способный. Но я не знаю, что и подумать. Ещё ни одна репетиция не прошла нормально! То он начинает импровизировать. То меняет темп, ритм… Ребята волнуются, переживают. Они-то всё давно и хорошо выучили. А вот Антон — это что-то несусветное…
— Так сразу и несусветное! — Антошка понял по голосу, что Елена Владимировна улыбается.
— Именно — несусветное, — повторила Манана Арчиловна строго. — Да вот пример хотя бы… Представьте, ещё ни одной пьесы, что мы учим, он не исполнил от начала до конца без того, чтобы что-то в ней не изменить. Ладно, когда он играет то, что сам насочинял. На это он имеет право. Но он и в чужих пьесах постоянно что-то меняет. Например, в «Воробье» Руббаха поменял концовку. Вдруг бахнул аккорд на самых низких нотах. А когда я его спросила, зачем он это сделал, знаете, что ответил? «Воробей летал-летал и об дерево с размаху треснулся». Это его слово — «треснулся». Антон сам так сказал.
Елена Владимировна рассмеялась.
— Вам смешно, а мне не до смеха, — возразила Манана Арчиловна. — А в другой раз, в той части, где воробей всё выше и выше взлетает, а потом на ветку садится и там победно чирикает, этот его разбег Антон затянул чуть ли не втрое. Начал с самого нижнего регистра, а закончил на самых высоких нотах в четвёртой октаве. Я спрашиваю — почему? Отвечает — заболел воробей, с трудом до ветки дерева долетел… А что он с «Медведем» на зачёте сделал?! Помните ведь?
— Помню, конечно, — подтвердила Елена Владимировна.
— Ума не приложу, что делать! — повторила Манана Арчиловна. — Первый раз в жизни у меня такой ученик. А уж я, вы знаете, собаку на учениках съела… Простите, глупо выразилась. Но я волнуюсь. Может, его к другому педагогу перевести?
— Ну что вы, Манана Арчиловна! Как можно? Кому, как не вам, с Антоном работать. Ведь мальчик очень талантливый!
— Талантливый, не спорю. Но странный какой-то. Нет, я понимаю, что настоящий талант — всегда отклонение от нормы. Но не до такой же степени! Я ему говорю, объясняю, а он меня не слышит и не видит. Смотрит как на пустое место. За сорок лет работы всякое было. Но такой ученик — впервые. Хоть кол на голове теши! И вот теперь этот смотр. Опасаюсь я, вот что… Ладно, если бы он один играл. Не страшно, если бы импровизировать начал. На смотре юных композиторов это выглядело бы даже любопытно. Но ведь он в ансамбле играет. А если начнёт прямо на сцене сочинять? Ребята ведь растеряются. Провалить выступление можно, понимаете?