— Ешь ее сама, — обиделась я. — Ты будешь скучать по ней, когда уедешь.
— В Нью-Гэмпшире есть еда, — ответила она.
Меня поразило предчувствие того, что она умрет в Нью-Гэмпшире. Нью-Йорк был ее электрической розеткой. Ее друзья, улицы, поезда, рестораны, парки, музеи, миллион доступных бесплатных лекций. Мама обожала лекции. С Бетси, своей лучшей подругой со времен активистского прошлого, она посещала как минимум три в неделю. Обе седовласые, они садились впереди и в центре, бездетная Бетси вязала очередной шарф для благотворительной организации, а мама кивала и делала записи, которые она иногда набирала на компьютере и отправляла на следующий день по электронной почте мне и некоторым своим друзьям. «Просто захотелось поделиться тем, что я узнала вчера вечером», — так начиналось каждое письмо. Забудь о белой рыбе, забудь обо мне, но как же лекции?
— Не оставляй меня, — попросила я.
— Перемены — это хорошо, — спокойно сказала она.
— Перемены — это ужасно, — пробормотала я.
— Я была с тобой достаточно долго, — отбивалась она.
Я снова взялась за рыбу.
Разговор с моим психотерапевтом:
Я: Мама бросает меня и переезжает в Нью-Гэмпшир.
Психотерапевт: И что ты чувствуешь по этому поводу?
Я: Мне кажется, что она не любит меня.
Психотерапевт: А разве она еще не доказала, что любит тебя?
Я: Как?
Психотерапевт: Заботилась о тебе, кормила тебя, поддерживала, воспитывала, чтобы ты стала той, кто ты есть.
Я: Все это весомые аргументы, но могу я задать тебе один вопрос?
Психотерапевт: Конечно.
Я: На чьей же ты стороне?
Через несколько недель я предложила маме отвезти ее в Нью-Гэмпшир на арендованной машине, несмотря на то, что я была против, против, против!
Она собрала два чемодана и несколько коробок с личными вещами, которые я просмотрела в ее квартире. В основном это были книги по воспитанию детей, по воспитанию внуков и несколько книг о вере. Также там оказались книжки под названием «Женская мистика» и «Пророк»[12], которые выглядели ветхими. Я размышляла над тем, какой прилежной и предусмотрительной была моя мама всю свою жизнь. Стоя посреди комнаты, я держала их в руках.
— Мне спокойнее, когда они рядом, — сказала она.
Я помахала ими перед ней.
— Старая Бетти и Халиль, кто бы мог подумать?
— Они напоминают мне о былом, — вздохнула она. — Они напоминают мне о твоем отце.
— О’кей, — сдалась я.
— Давай наконец выезжать, — попросила она.
Мама торопливо вывела нас обеих из квартиры, оставив ее запертой, душной, темной на неопределенный срок.
Первые два часа езды мы слушали Эн-пи-ар[13], монотонные плохие новости создавали странный комфорт, время от времени мама вставляла свои комментарии. Она верила почти всему, но иногда сомневалась: некоторые сообщения казались ей поверхностными.