Он не остался на ночь. И даже на час. Казалось, он был в ужасе, и я чувствовала себя так же. «Это было неправильно, — сказал он. — Я больше так не поступаю».
«Зато я поступаю», — подумала я.
Тогда я видела его в последний раз. Сообщения больше не приходили. Мы отпустили друг друга. Не знаю, стоило ли оно того. Я скучаю по нему. Но мне никогда не стать такой женщиной, какую он хотел, а ему — таким мужчиной, какого хотела я. Я была девчулей, вот только не его девчулей. Он был мужчиной, но не моим. Так и сгорела наша любовь.
Моя невестка приехала в город на какую-то встречу и пригласила меня пообедать с ней. Я не виделась с ней полтора года с тех пор, как оставила маму с ними в Нью-Гэмпшире. Не то чтобы я позабыла о них: я звонила каждое воскресенье. Просто я поняла, что они занимались своими делами, став маленькой крепкой семейной ячейкой в лесной чаще. Когда-то они все находились здесь, теперь — там, а за бортом оказалась я.
Мы договорились встретиться в ресторане «Бальтазар»: так захотела Грета. Раньше она все время в нем зависала: бизнес-ланчи с выпивкой, приглушенные разговоры у барной стойки после работы. Мы встречались там пару раз, когда она совершала повторный опохмел, и мне удавалось застать заключительную часть посиделок роскошных журнальных девушек, смех которых звенел так, словно был пересыпан кристаллами. Перед ними стояла пустая бутылка из-под вина «Сансер». Меня представили как золовку Греты, приняли и тут же исключили из компании. Потом Грета родила дочку; девочка была больна. Вскоре после этого журнал закрылся. Они переехали в Нью-Гэмпшир и теперь пьют «Сансер» там, только, наверное, вкус у него уже не тот. Надо бы спросить.
Грета опаздывала. Официантка усадила меня на банкетку под стеной из зеркал с продуманно разрозненными рамами и неровно вставленными стеклами. Жестяной потолок надо мной был выкрашен в меловой белый цвет, плавно вращались лопасти вентиляторов. Здесь царил всеобщий шум, который то нарастал, то затихал. Подоспела официантка.
— Мне определенно нужен бокал вина «Сансер», — сказала я.
Слева сидел мужчина постарше меня: сшитый на заказ костюм, седые волосы, похожие на элегантные снежные вихри. Он бегло листал «Уолл-стрит джорнал». Справа у окна уединилась парочка стиляг. Она — куда моложе его, с густой каштановой шевелюрой, аккуратным веснушчатым носиком, тощая, с золотистой кожей. Под рубашкой из черного шелка поблескивало серебряное ожерелье. Перед ней стоял бокал мартини. На ее спутнике, темноволосом семите, был костюм в тонкую полоску и огромные дорогие часы. Они сидели там, ссутулившиеся, притихшие и жалкие. Подружиться здесь было не с кем.